Федра не сказала ему, что пыталась встретиться с Мерриуэдером. Ни слова, черт бы ее побрал. Но и не отрицала этого.

– Вы ее приняли?

– Я… британские граждане всех рангов считают представительство своим домом. Они часто бывают здесь, но… Словом, произошло недоразумение.

Он отказал Федре, потому что она не относилась к «рангу», заслуживающему внимания дипломатов. Недостаточно богата, недостаточно титулована или недостаточно приемлема. Сочувствие Эллиота к Мерриуэдеру и его моральным терзаниям заметно поубавилось.

– Когда она приезжала?

– Месяц назад, может, раньше. Я запомнил, потому что… слышал о ней в Лондоне и знал, что она…

– Довольно эксцентрична?

Мерриуэдер слабо улыбнулся:

– Дьявольская ситуация, Ротуэлл. Вы, наверное, гадаете, почему я так долго размышляю.

– Мне кажется, я понимаю ваши сомнения. Жаль, что обстоятельства вынуждают вас выступать в роли свидетеля. Я могу уйти, если хотите. И клянусь, никто никогда не узнает, что вы были поставлены перед таким выбором.

Мерриуэдер, казалось, был благодарен за понимание.

– Эта история тяготила меня. Я имею в виду смерть того офицера. Видите ли, я был против фальсификации фактов и настаивал на расследовании. Лучше разобраться во всем, говорил я, и позволить офицеру, который оказался под подозрением, смыть пятно со своего имени. Но я лишь недавно приступил к своим обязанностям и не пользовался влиянием. Все зависело от полковника, а тому не хотелось марать честь своего подразделения. Очевидцев случившегося не было, к тому же поблизости от нашего расположения начались беспорядки. – Он вздохнул. – Словом, я был под впечатлением этих событий, когда принял приглашение на обед. Друри оказался компанейским парнем, а мисс Блэр – мать – душевной женщиной. Если добавить к этому усталость после утомительного путешествия, из которого я только что вернулся…

– Они не обманули вашего доверия. Ни один из них не проговорился.

– Не считая того, что Друри увековечил этот разговор в своих мемуарах. – Мерриуэдер снова вздохнул. – Полагаю, Истербрук оторвет мне голову, если я не сделаю того, о чем вы просите, и окажет всяческое содействие, если я пойду вам навстречу. Он намного влиятельнее, чем принято считать.

Ему даже не требовалось называть цену, чтобы знать, что он ее получит.

– При всей эксцентричности Истербруку не нравится, когда его родовое имя становится предметом досужих сплетен.

– Досужие сплетни? Я знаю, что говорят о вашем отце и ссылке того офицера в колонии.

Все знают. В том-то вся проблема. Эллиот не мог обещать, что остановит руку брата, если весы, на которых колебалась совесть Мерриуэдера, склонятся не в ту сторону.

Он понимал, что должен употребить сейчас собственное влияние не только ради семьи, но и ради себя самого. Должен указать Мерриуэдеру на нестыковки в этом деле. Обстоятельства смерти офицера были подозрительными, но ник-то, в сущности, не знает, что произошло.

Мерриуэдер горько рассмеялся:

– Когда я был маленьким, мой отец предупреждал меня, что придет день, когда придется отстаивать свою честь. Цена может оказаться непомерно высокой. Я полагал, что отец имеет в виду дуэль. Мне в голову не приходило, что я могу упасть на острие собственной шпаги. – Он покачал головой и тяжело вздохнул. – Я не могу солгать, как бы мне того ни хотелось.

– Это ваше окончательное решение?

– Да, помоги мне Боже. Тот офицер умер от огнестрельной раны в груди, и были основания полагать, что к этому причастен его напарник. Я действительно рассказал об этом Друри за обедом.

Они обменялись взглядами, свидетельствовавшими о том, что у Мерриуэдера был выбор. Впрочем, Мерриуэдера вполне устраивал его выбор, и Эллиот понимал почему.

Эллиот откланялся, но помедлил у двери:

– Как звали того офицера?

– Лучше не будить спящую собаку, Ротуэлл.

– Несомненно. И все же мне хотелось бы знать его имя.

– Уэсли Ашком.

– Что с ним стало?

Мерриуэдер помолчал, колеблясь.

– Вскоре после этого он получил солидную сумму. В виде наследства. Продал офицерский патент и купил землю в Суффолке. Пару раз я подумывал о том, что неплохо бы поинтересоваться происхождением этого наследства, но потом решил, что от этого мой сон не станет крепче. Если он ушел от возмездия, то теперь уже ничего не поделаешь. Как я уже сказал, лучше не будить спящую собаку.

– Una maritata![4]Своим замужеством вы нанесли мне более глубокую рану, чем пистолет Пьетро. Я этого не переживу!

Голос Марсилио звонко разносился по саду, лицо превратилось в горестную маску, глаза были закрыты, рука прижата к сердцу.

– Я не считаю его законным. Мы ведь не католики. Но мы не в силах ничего изменить, пока не вернемся в Англию.

– В Англию! Вы уезжаете? Дорогая, я дрался ради вас на дуэли. Я был настолько близок к смерти, что даже слышал ангельское пение. И что же? Вы выходите замуж и уезжаете! Когда?

– Скоро. Я хотела повидаться с вами перед отъездом, что бы убедиться, что вы оправились после ранения.

Марсилио наконец угомонился, перестав изображать мелодраму. Поощряемый Федрой, он устроил целое представление, расхаживая по саду, принимая эффектные позы и показывая, как все произошло.

Он был очень красив, этот юноша. Благодаря портновским ухищрениям и цвету его одежда была не просто модной, она характеризовала ее обладателя как художественную натуру. У него были черные вьющиеся волосы, более длинные, чем у большинства мужчин, и пышные усы, которые, вопреки его надеждам, не делали его старше.

Пока Марсилио актерствовал, Федра сидела на скамье, обмахиваясь веером. Описав, как его подстрелили, он уселся рядом с ней, чтобы в полной мере насладиться ее сочувствием.

– Мне уже лучше, – заверил он ее. – Но порой… – Mарсилио повел плечами и скорчил гримасу, давая понять, что воспоминания о ней останутся с ним навеки. – Вы изменили прическу, – заметил он, задержав взгляд на ее голове. – Это он заставляет вас убирать волосы в пучок?

– Сейчас слишком жарко, чтобы ходить с распущенными волосами.

Он потыкал пальцем в тяжелый узел волос у нее на затылке.

– Печально. Распустите их, дорогая. Я вам помогу. Федра шлепнула его по руке.

– Ничего подобного вы не сделаете.

– Тогда распустите их сами. Пусть они развеваются на ветру, такие же свободные, как ваша душа. Вы ведь сделаете это для меня?

– Черта с два она это сделает!

Федра замерла, услышав эту реплику, произнесенную натянутым тоном. Марсилио тоже замер, пытаясь определить, откуда донесся этот недружелюбный голос.