колониальных владений Германии, грозившему английской торговле, ни к усилению германского флота, создававшего соперника английскому могуществу на морях, Англия не могла относиться равнодушно, и на новые стремления Германии она смотрела со все более возраставшей враждой.

Из других сторон правительственной деятельности при Гогенлоэ надо отметить меры к укреплению государственной власти Германии и расширению прав общегерманских властей и учреждений, — отчасти с некоторым ущербом правам и властям отдельных германских государств. Это было продолжением старой, начавшейся уже в первые годы после создания Германской империи тенденции. Сюда прежде всего надо отнести создание общеимперского гражданского кодекса (bürgerliches Gesetzbuch). Работа над ним началась уже давно, еще с 1874 г.; в комиссиях, выработавших его, работали лучшие юристы Германии. Наконец, в начале 1897 г. проект общеимперского гражданского кодекса был представлен рейхстагу; там еще около полугода шла горячая борьба между представителями разных юридических точек зрения, и наконец 1 июля 1896 г. кодекс был принят. Теперь новое звено скрепило цепи германского единства, и партикуляристическим стремлениям был нанесен новый удар. Гражданский кодекс должен был вступить в силу с 1 января 1900 г.

Через год после этого (7 апреля 1897 г.) был принят и новый общеимперский торговый кодекс, а еще через год (май 1898 г.) и новый закон о военно-уголовном судопроизводстве. Железнодорожное дело также сделало еще один шаг на пути к объединению: гессенские железные дороги по особой конвенции соединились с прусскими, образовав единую железнодорожную сеть (1896 г.). Наконец, к тому же укреплению общеимперской государственной власти надо отнести и увеличение имперского бюджета; доходы государственной казны, главным образом в связи с ростом германской промышленности и торговли, значительно увеличились, и теперь имперские финансы почти совершенно освобождались от зависимости от отдельных немецких государств.

Последние годы правления Гогенлоэ были отмечены резким столкновением почти всех партий рейхстага с центром. Могущество этой партии все яснее вырисовывалось. И при Каприви, и при Гогенлоэ почти всегда бывало так, что все, поддерживавшееся ею в рейхстаге, принималось, все, не признававшееся ею, отвергалось. Между прочим морская программа могла быть осуществлена только при содействии центра. Но это чрезмерное могущество центра должно было вызвать против себя и оппозицию. Сила клерикалов становилась опасной для светской культуры, и на притязание центра подчинить ее клерикальному контролю рейхстаг ответил резким отказом. Весной 1890 г. правительство внесло в рейхстаг законопроект, который был направлен против разврата и сводничества (т. н. lex Heinze). Рейхстаг готов был принять этот законопроект, но центр воспользовался поводом, чтобы путем поправок к нему установить контроль над художественными произведениями и театральными представлениями с точки зрения их соответствия «чувству стыдливости и нравственности». Консерваторы стали на сторону этих поправок, но в обществе поднялась против них агитация. Общество увидело в поправках угрозу против свободы художественного творчества; целый ряд писателей, ученых и правоведов выступил с резкими протестами. Образовалось даже целое общество, «гетевский союз», со специальной целью защищать искусство, подвергнувшееся опасности со стороны фарисеев и Тартюфов. В результате этой общественной агитации рейхстаг, в котором уже готово было образоваться большинство в пользу принятия поправок центра, в конце концов отверг их, хотя сам законопроект и был принят (22 мая 1900 г.).

Вскоре после этого Гогенлоэ ушел в отставку. Между ним и императором не было расхождений по принципиальным вопросам, ибо канцлер во всем послушно исполнял волю императора. Поэтому отставка его носила иной характер, чем отставки Бисмарка и Каприви, возникшие по принципиальным мотивам. Новый канцлер оказался неудобным не потому, что имел самостоятельные взгляды, не сходившиеся со взглядами императора (как это было с его предшественниками), а просто потому, что был уже слишком стар и дряхл для того, чтобы служить исполнителем политики императора, делавшейся все более энергичной и во внутренних, и во внешних вопросах. Он сделал свое дело, сблизив императора с консервативными кругами, от которых правительство отошло при Каприви, и теперь Вильгельм уже более не нуждался в его услугах. Ему нужны были более энергичные и молодые люди, чем дряхлый канцлер, которому было уже более 80 лет. Вслед за Гогенлоэ в отставку ушел и наиболее видный и талантливый представитель его министерства — Микель. Ему было поставлено в вину двойственное поведение во время обсуждения законопроект та о водных путях (канале между Западной и Восточной Германией), который он в угоду аграриям не особенно энергично защищал, и он ушел через полгода вслед за своим принципалом (5 мая 1891 г.).

Преемником Гогенлоэ был назначен 17 октября 1900 г. Бернгард фон Бюлов. По способностям. он стоял гораздо выше Гогенлоэ. Это был человек талантливый, наделенный выдающимся даром слова, «трудоспособный, с яснохолодным взглядом на вещи. На ораторской трибуне он чувствовал себя превосходно, и даже заведомо слабые и плохо укрепленные позиции встречали в нем яркого и остроумного защитника. Но у него не было твердых убеждений, и он стремился постоянно лавировать между партиями, не раздражая ни одной из них и держась, как он любил говорить, «по средней линии». Политическую гибкость, граничащую с беспринципностью, он пытался далее возвести в теорию, и в своей книге о политических и общественных настроениях Германии за последнее десятилетие он доказывал, что «никакое правительство не может долго работать с одним и тем же составом большинства»[29]. «Если задать министрам вопрос, — писал он в другом месте, — какую партийную платформу они поддерживают, то большинство из них будет в затруднении, что ответить на подобный вопрос». Однако при всей своей гибкости Бюлов обнаруживал в своей политике вполне определенное стремление к защите аграрных интересов. Он находил, что земледелие было до сих пор пасынком правительства и что если правительство не примет мер к его защите, то «ему угрожает пасть под молотом промышленности и быть раздавленным». Но вместе с тем Бюлов остерегался становиться на точку зрения крайних аграриев вроде графа Капица и поддерживал только умеренные притязания восточно-прусских юнкеров, не слишком противоречащие интересам крупной промышленности. От слишком тесного сближения с аграриями его спасал парламентский такт и гибкость его политической программы. Да и император не допустил бы слишком резкого нарушения интересов промышленности. Для Вильгельма в сущности была одинаково дорога связь как с юнкерами, создававшими удобную почву для применения его патриархально-феодальных идей, так и с королями промышленности, обслуживавшими армию и флот и облегчавшими пути для колониальных захватов. И если он позволял канцлеру несколько перегибать палку германской политики в пользу аграриев, то только потому, что и сам находил нужным, после блестящего расцвета немецкой промышленности, дать некоторые компенсации и землевладельческим кругам, доходы которых в то время далеко не были так велики, как доходы промышленников. Это не значит, однако, что личная самостоятельность четвертого