— Поздно, Джек. — Амар оставался таким же невозмутимым, как Пета. — Мы уже передали материалы в газету. Финита ля комедия.

Казалось, Джека сейчас хватит удар.

— Марк…

К нему подошел один из громил, помог подняться. Джек с трудом держался на ногах. Он постоял качаясь, как человек, теряющий сознание, потом отдал громиле диск и кивнул.

Тот положил диск на стол и, размахнувшись, ударил по нему битой. Потом еще и еще, пока от него не остались лишь серебристые осколки.

Джек впился взглядом в Донована. Лицо исказилось гримасой боли и ненависти.

— Ни нашим, ни вашим, — прошипел он, выдыхая сероводород.

Он махнул Марку рукой, и тот проводил его до двери. Прежде чем выйти из квартиры, Джек обернулся к провожатому:

— Дождитесь, когда я спущусь… а потом… потом можете размяться с этими героями.

Он закрыл за собой дверь. В наступившей тишине было слышно, как он, охая, с трудом спускается по лестнице.

— Извините, ребята, — произнес Марк, широко улыбаясь. — Ничего личного.

Остальные заржали.

Пета вдруг резко подпрыгнула и ударила в пах одного из отморозков, стоявших к ней ближе всех. Тот сложился пополам, шумно выдохнув боль и удивление. Руки, державшие биту, ослабли, и Пета тут же его разоружила, вывихнув ему пару пальцев. Парень плюхнулся на колени.

— Джо!

Она бросила биту Доновану. Он неловко ее поймал, крепко обхватил руками.

Ее резкий выпад подарил им драгоценные секунды. Остальные настолько остолбенели, что даже не попытались оказать какое-то сопротивление.

Теперь их оставалось трое. Первый шок прошел, и они остервенело бросились вперед. Ни от кого, и тем более от девки, они не ожидали такого отпора.

Донован почувствовал резкий всплеск адреналина в крови. Куда-то исчезли боль и усталость — осталось только желание выжить.

— Ах ты сукин сын! — Марк уже опускал на него биту, но Донован успел отскочить в сторону — удар пришелся о стену. Повинуясь инстинкту самосохранения, своей битой он тут же ударил Марка по ребрам с такой силой, что ему показалось — он услышал хруст костей. Марк, вскрикнув, скорчился от боли.

Он снова размахнулся и попал Марку по плечу. На этот раз ничего не сломалось, не треснуло, но удар рикошетом отозвался в руке.

Марк хрюкнул, повернулся, размахнулся битой.

От удара в живот Донован дернулся и задохнулся.

Марк прыгнул на него, еще раз ударил, отбросил на стол, потом резко сдернул на пол. Донован не сумел удержать биту в руках. Марк придавил его к полу, схватил за горло одной рукой.

Донован увидел над собой глаза, полные злобы и ненависти. Глаза совершенно незнакомого человека — эта мысль его отвлекла. Вернула к действительности вторая рука Марка, которую тот сжал в кулак и занес над ним.

По этой руке Донован попал битой, но был уверен, что удар все равно будет весомым. Драться с Марком на равных у него не получится — остается рассчитывать на собственные навыки. Он высвободил придавленные Марком руки и попытался оттолкнуть от себя перекошенное злобой лицо, давя на рот и нос. Противник схватил его за горло обеими руками. Донован примеривался вцепиться в него второй рукой. Хотел было взяться за шею, но она была слишком толстой и накачанной, ухватиться за щеки — бесполезно.

Он подобрался рукой к глазу — Марк понял его маневр, начал крутить головой, не отпуская горло.

Донован начал задыхаться и хрипеть. Силы его покидали. Перед глазами, как ходы в другой мир, заплясали черные дыры. Его хватит только на единственный, последний рывок.

Большими пальцами он с силой надавил Марку на оба глаза.

Марк взревел и попытался, не разжимая хватки на горле, отвести голову назад.

Донован продолжал давить.

Марк разжал стальные тиски, скатился с Донована на пол, скорчился на боку, закрывая глаза руками.

— Сволочь… мои глаза… Я ослепну… — ныл он слабым голосом.

Хватая ртом воздух и кашляя, Донован с трудом поднялся, взял биту и дважды ударил Марка по почкам. Размахнулся, чтобы нанести третий удар, но силы его оставили, и он тяжело осел на пол возле перевернутого стола, вяло держась за биту.

Между тем остальных тоже удалось утихомирить. Одному Амар уперся коленом в грудь и держал его за горло. Поверженная жертва беспомощно сучила ногами и руками. Амар больше не смахивал на манерную гимназистку — под футболкой вздулись крепкие мышцы. Лицо было сосредоточенным.

Двое других катались по полу и выли от боли.

Пета опустилась на колено возле Амара. Злость ее разогрела, она была похожа на молнию.

— Слушай, — сказала она пленнику, — тебя ведь просто наняли. Вставай и отправляйся отсюда подобру-поздорову. Мы тебя больше не тронем. Ты пойдешь своей дорогой, а мы — своей.

Она огляделась вокруг, улыбнулась.

— Ну что, закончим на этом!

Лежавший на полу качок, видя, что у него нет выбора, послушно закивал.

Амар разжал пальцы, давая ему возможность подняться.

Остальные к нему присоединились. Марка, который продолжал закрывать руками лицо, поддерживал один из его напарников.

— Ты ему, блин, глаза чуть не выдавил, — сказал тот, кого только что помиловал Амар.

— Я сейчас с тобой проделаю то же самое, — пообещала Пета. — Выметайся отсюда.

Тот уставился на нее, она тоже смотрела на него не мигая.

Он не выдержал, отвел взгляд и вышел из квартиры вслед за остальными.

— И расскажи всем, что вас отлупила блондинка на пару с черномазым гомиком, — крикнул Амар на прощание.

Они с Петой переглянулись, ударили по рукам.

Потом вспомнили о Доноване. Пета села рядом на корточки.

— Вы как?

Донован слабо улыбнулся:

— Как вам мой клиент?

— Вы его здорово отделали!

Он посмотрел на нее, на Амара. Произошедшее их только раззадорило, а его лишило сил.

— Ужас… — сказал Донован.

— Зато какой отпор мы оказали захватчикам, — отозвался Амар.

Они рассмеялись, и воздух очистился от напряжения.

— Что ж, — сказал Донован, — мне кажется, пора пойти обрадовать папашу Джека.

Молот страшно скучал.

Он сидел за рулем неприметной «вектры» и наблюдал за квартирой девицы. Ему казалось, что он торчит здесь неделями — нет, завис на всю жизнь.

Он оставил Кинисайда на станции и вернулся на свой пост. За темными окнами никакого движения.

Когда он выполнял подобные поручения, его одолевали воспоминания обо всех обидах, которые ему наносили в жизни. Они представлялись ему короткими историями. На переднем сиденье рядом с ним стояла открытая спортивная сумка, из которой на него смотрели мертвые глаза — вся его аудитория. Только у его историй был другой конец: мучители приходили в ужас от его силы, он сам их унижал и истязал, вырывал извинения и обретал покой только после того, как убивал своих обидчиков. И мысленно поедал, словно вынимая из них душу.