И вот на тебе — оказался среди такого же отребья.

Жители его квартала относились к нему по-разному. В зависимости от потребностей его либо привечали, либо не хотели видеть. Обслуживали в этом пабе, но держали на расстоянии. Здесь знали, чем он промышляет и, самое главное, для кого он это делает.

Потому что Кинисайд был хитрой бестией.

Большего подонка среди полицейских он никогда не встречал. Кинисайд знал, против кого нужно идти, а на кого не обращать внимания. На кого надавить, кому дать вздохнуть. Он арестовывал людей, добивался, чтобы в суде их признавали виновными. Но это распространялось только на тех, кого он хотел убрать с дороги.

Никто не осмеливался даже слова против него сказать.

Потому что он служил в полиции и мог любого отправить в тюрьму. На любой срок.

Кинисайд без видимых усилий правил западной частью Ньюкасла — такое ни одному бандиту не снилось. И при этом ни единого цента не отправлял ни в один детский приют.

Поэтому его не уважали. Только боялись.

— Запомни, Майки, — сказал он тогда, — тебе от меня никуда не деться.

Ему наконец удалось скрутить уродливую сигарету. Он попробовал прикурить, но конструкция развалилась в руках.

Невезучий, озлобленный человек.

Внутри поднималась и пузырилась знакомая волна бессильного гнева. Он вдруг вспомнил слова тюремного психолога: не злись на события — только на причины, их вызвавшие. Попытайся докопаться до корня зла и предпринимай соответствующие меры, только действуй с холодной головой.

Он, кажется, начинает понимать. Нечего злиться на сигарету, которая не желает скручиваться. И ухмыляющиеся придурки из тура «Убрать Картера» ни при чем.

Все дело в Кинисайде.

Он докопался. Да, это Кинисайд. А теперь он предпримет соответствующие меры, только действовать будет с холодной головой.

Внутри поднимался гнев.

Он вытащил кисет, повторил попытку свернуть сигарету.

Гнев собирался в кулак. Руки перестали дрожать.

На этот раз сигарета получилась, он прикурил, затянулся.

Гнев — чистый, без примесей.

Кинисайд.

Предпринять соответствующие меры.

Майки выпустил струйку дыма.

Отлично. Все встало на свои места.

Майки стоял у въезда на парковку возле здания полицейского участка и наблюдал.

Ждал. Рука в кармане пальто сжимала рукоятку ножа.

Он не сумел пробраться внутрь: ворота были закрыты, видеокамеры торчали по периметру площадки. Пробираться на территорию стоянки с тыльной стороны тоже слишком рискованно. Нож в кармане уже наказуемое деяние — для него вполне достаточное, чтобы его снова упекли за решетку.

Пришлось довольствоваться дежурством у въезда.

Темнело. Пожалуй, охранник в будке может и заподозрить что-нибудь, если Майки отсюда поскорее не уберется. Он изо всех сил старался делать вид, что кого-то ждет. Что он полицейский стукач.

Что почти соответствовало действительности.

Для пущей убедительности время от времени поглядывал на часы.

И смотрел, кто выходит из здания.

У него не было конкретного плана. Собирался ли он поцарапать его шикарную машину? Или напасть на него самого? Он не знал. Поэтому наблюдал и ждал, надеясь, что план созреет сам по себе.

Все больше народу проходило мимо, не обращая на него никакого внимания. Гражданский персонал полиции. Майки начинал чувствовать себя полным идиотом. Что он собирается сделать? Что он вообще может сделать? Он уже решил плюнуть на все и отправиться домой, когда увидел открывавшего дверь Кинисайда.

Майки в последний раз затянулся, бросил окурок на землю, раздавил ногой. В горле пересохло.

Рука в кармане сжала рукоятку. Сердце колотилось как бешеное. Он не знал, что делать — подойти или продолжать наблюдение. Однако дальнейшие события удержали его от всяких действий.

Кинисайд уверенным шагом вышел из здания. У него, как всегда, был высокомерный вид — высокомерие он надевал как бронежилет, который и пуля не пробьет. Но что-то в нем было еще. Какая-то решимость. Он направился к единственному «ягуару» на площадке.

Не успел он дойти до машины, как из здания выскочила женщина и побежала вслед. Лет двадцать восемь — тридцать, решил про себя Майки, хотя в этом разбирался слабо. Худощавая, темноволосая. Пожалуй, она могла быть привлекательной, если бы попыталась. Но она, судя по всему, не пыталась. Она, наверное, просто существовала. Волосы немытые, неухоженные, мятая и очень дешевая одежда. На лице ни следа косметики. Под глазами темные круги, испуганный взгляд, затравленный вид.

— Алан! — позвала она громко и бросилась наперерез.

Кинисайд вздохнул с усталым раздражением, обернулся на голос.

Майки прислушивался, стараясь понять, о чем они говорят, но до него долетали только обрывки разговора.

— Алан, ты ведь обещал…

— …хватит… Джанин. Все кончено…

— …не знаю… как мне… бросил меня, как…

И жестикуляция.

Джанин на грани истерики умоляет и смотрит на него, как тонущий на спасательную шлюпку, в которой не хватило места.

Кинисайд стоит неподвижно со сложенными на груди руками и не смотрит ей в глаза. Потом говорит что-то решительное, давая понять, что у нее нет шансов, и садится в машину. Джанин пришлось прыгнуть в сторону, чтобы не попасть под колеса. «Ягуар» выскочил из открытых ворот и просвистел по Вест-роуд.

Джанин бежала за машиной по стоянке и даже выскочила на улицу. Она смотрела на удаляющийся «ягуар» сгорбившись, словно с ним исчезала ее последняя надежда.

И не двигалась.

— Простите… — Майки медленно подошел и остановился у нее за спиной.

Она вздрогнула от неожиданности, обернулась. По ее взгляду он сразу понял, какие чувства вызвал. Испуг, отвращение, в лучшем случае — сильную неприязнь.

— Не волнуйтесь, — он умоляюще сложил перед собой руки, — я совсем не… не собираюсь… не хочу вас обидеть…

Ее не убедили его слова, она в страхе попятилась.

— Знаете, — скороговоркой выпалил Майки, — все дело в Кинисайде. Алане Кинисайде.

При одном упоминании этого имени ее настроение тут же изменилось. Она по-прежнему смотрела на него настороженно, но в глазах появилось любопытство.

— При чем тут Кинисайд?

— Я его тоже знаю. Мне показалось, что вы относитесь к нему так же, как я.

— И что? — Она продолжала на него смотреть.

Майки почесал затылок. Вздохнул.

— Я сюда пришел, чтобы… чтобы как-нибудь ему навредить. Не знаю как, но навредить. А потом вышли вы. А потом… — Он не сумел закончить фразу.