Он чуть было не дрогнул в раздумьях, каково будет его большой семье с дочерью, сыном и стариками в станице, которой угрожает голодомор, — написал Солдатову: «Я подумываю о том, как бы заблаговременно „эвакуироваться“».

Статья в «Правде» ничего не изменила.

В феврале 1933 года открылся первый съезд колхозников-ударников. Сталин на трибуне, славит труд лучших, призывает к еще более ударному труду и воодушевляет страну: «Главные трудности уже пройдены, а те трудности, которые стоят перед вами, не стоят даже того, чтобы серьезно разговаривать о них». Каково читать это Шолохову?

В самом конце месяца он ненадолго прибыл в Москву — позвали на встречу с писателями. Им интересно общение с донским талантом. Неизбежны вопросы: когда появится продолжение «Тихого Дона»? Сказал: «В четвертой книге я, вероятно, таких дров наломаю, что вы ахнете и откажетесь от лестных отзывов».

Провидец! И в самом деле, литвожди в 1940-м отрекутся от «Тихого Дона».

Весной Шолохова, однако, менее всего заботят литературные дела. Он, как потом написал в одном письме, «изъездил и исходил много полей и не только колхозов Вёшенского района». Насмотрелся… И уходит из Вёшек огромное письмо другу и соратнику, секретарю райкома Луговому. Писал 13 февраля. В народе это число считают несчастливым, но и писал о несчастье, которое обрушилось на Дон (привожу письмо в извлечениях):

«…События в Вёшенской приняли чудовищный характер. Петра Краснова, Корешкова и Плоткина (прототип Давыдова. — В. О.) исключили из партии, прямо на бюро обезоружили и посадили. Ребятам обещают высшую меру.

…Обвиняют, что мы потакали расхищению хлеба, способствовали гибели скота. Обвиняют во всех смертных грехах…

Дело столь серьезно, что, видимо (если возьмут широко), привлекут и тебя. Короче, все мы оказываемся контрами.

…Арестовано около 3000 колхозников.

…На правой стороне (Дона. — В. О.) не осталось ни одного старого секретаря ячейки. Все сидят. Многих уже шлепнули.

…Ты-то согласен, что мы вели контрреволюционную работу? Ах… их мать!»

Взругаешься, когда приклеивают звание «контра».

Но главное впереди: «Нужно со всей лютостью и со всей беспощадностью бороться за то, чтобы снять с себя это незаслуженное пятно. Об этом буду говорить в Москве — ты знаешь с кем».

Шолохов отсылает еще одно письмо. На этот раз окружному прокурору: «Прошу твоего прокурорского вмешательства в следующее дело: у Якушенковых (братьев) в 1930 или 32 гг. С/Совет (Букановский) изъял дом… Они не лишенцы: оба работают в колхозе. Третий работает в Москве, демобилизовавшись из Красной Армии. Рассмотри это дело, пожалуйста, и восстанови революционную законность». Приписка знаменательна — письмо пишет не для того, чтобы отправить и забыть: «Было бы неплохо, если бы ты об этом деле черкнул письмишко. Буду признателен».

Будто в ответ на все тревоги писателя 11 марта в «Правде» появилась редакционная статья, стало быть, директивная, установочная. Посвящена Дону: «Разгром кулацких, вредительских и белогвардейских элементов и организованного ими саботажа — не доведен до конца, потому что недостатки, вскрытые ЦК и тов. Сталиным в руководстве колхозным строительством, не учтены полностью как районными партийными организациями, так и отчасти краевым руководством». Назван и Вёшенский район.

Можно представить чувства Шолохова, когда он наткнулся на слово «отчасти» в оценке преступных деяний ростовского начальства.

Шолохов сдержал свое обещание обратиться к Сталину. Характер! На четвертый день апреля ушло в Москву письмо на пятнадцати страницах. Это новая попытка раскрыть глаза на то ужасное положение, что переживает Донщина. Письмо прямое, откровенное, настойчивое, без политеса, будто сошедший со страниц романа Мелехов руку приложил.

«Т. Сталин! Вёшенский район наряду со многими другими районами Северо-Кавказского края не выполнил плана хлебозаготовок и не засыпал семян. В этом районе, как и в других районах, сейчас умирают от голода колхозники и единоличники; взрослые и дети пухнут и питаются всем, чем не положено человеку питаться, начиная с падали и кончая дубовой корой и всяческими болотными кореньями».

Письмо с прямым прицелом, чтобы выявить виновников: «Вёшенский район не выполнил плана хлебозаготовок не потому, что одолел кулацкий саботаж и парторганизация не сумела с ним справиться, а потому что плохо руководит краевое руководство». Но если бы был назван только крайком. Шолохов вывел фамилию второго деятеля в ЦК: «На совещании с секретарями крайкомов Молотов заявил: „Мы не дадим в обиду тех, которых обвиняют в перегибах…“»

Вот тут вождь и узнает, как эта директива была подхвачена крайкомовскими сатрапами: «Овчинников громит районное руководство и, постукивая по кобуре нагана, дает следующую установку: „Хлеб надо взять любой ценой! Будем давить так, что кровь брызнет! Дров наломать, но хлеб взять!“ Установка „Дров наломать, но хлеб взять!“ подхватывается районной газетой… В одном из номеров газета дает „шапку“: „Любой ценой, любыми средствами выполнить план хлебозаготовок и засыпать семена!“ И начали по району с великим усердием „ломать дрова“ и брать хлеб „любой ценой“».

Он обрек Сталина на длительную пытку читать и читать, как приговаривали к голодомору:

«…В Ващаемском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили: „Скажешь, где яма?“ (с утаенным зерном. — В. О.).

…Колхозника раздевают до белья и босого сажают в амбар или сарай. Время действия — январь-февраль.

…В Лебяженском колхозе ставили к стенке и стреляли мимо головы допрашиваемого из дробовиков.

…В Затонском колхозе работник агитколонны избивал допрашиваемых шашкой. В этом же колхозе издевались над семьями красноармейцев, раскрывали крыши домов, разваливали печи, понуждали женщин к сожительству.

…В Солонцевском колхозе в помещение комсода внесли человеческий труп, положили его на стол и в этой же комнате допрашивали колхозников, угрожая расстрелом.

…Массовое избиение колхозников и единоличников».

Шолохов нашел даже статистику: «Выселено из домов — 1090 семей». Письмо раскрыло и последствия этой кары: «Население было предупреждено: кто пустит выселенную семью — будет сам выселен с семьей. И выселяли только за то, что какой-нибудь колхозник, тронутый ревом замерзающих детишек, пускал своего соседа погреться… И выселенцы стали замерзать. В Базковском колхозе выселили женщину с грудным ребенком. Всю ночь ходила она по хутору и просила, чтобы ее пустили с ребенком погреться. Не пустили, боясь, как бы их самих не выселили. Под утро ребенок замерз на руках у матери. Сама мать обморозилась…»

Могильным холодом веет и от другой цифры: «Из 50 000 населения голодают никак не меньше 49 000. На эти 49 000 получено 22 000 пудов. Это на три месяца». И такое обвинение в письме: «Никто не интересуется количеством умерших от голода».