Ниже мы приводим стенограмму интервью, которое Костас брал у Сандаски. В одной из частей разговора временно присоединился адвокат обвиняемого, Джозеф Эмендола, который присутствовал в студии с Костасом.

Наши комментарии следуют сразу за каждой из реплик Сандаски.

Костас. Господин Сандаски, как мы знаем, есть сорок пунктов обвинения. Кроме того, большое жюри заявило о наличии дополнительных данных, на которые трудно не обратить внимание. Обвинителей много, очевидцев предполагаемых сексуальных домогательств тоже немало. Кажется, любой здравомыслящий человек подумал бы, что такого количества дыма без огня не бывает. Что скажете?

Сандаски. Скажу, что невиновен.

В первом вопросе Костас показывает, что, по его мнению, обвинения против Сандаски, скорее всего, обоснованы, поэтому считает, что Сандаски действительно совершал развратные действия по отношению к несовершеннолетним. Вместо того чтобы ясно выразить отрицание своей вины в конкретных преступлениях, Сандаски говорит: «Скажу, что невиновен». В рамках нашего метода выявления лжи это можно расценивать как абстрактное отрицание. Более прямой и четкий ответ был бы таким: «Я никогда не совершал сексуальные домогательства ни к одному из этих детей».

Первый ответ Сандаски больше похож на заключительное решение суда, чем на краткое и разумное опровержение обвинений. Мы знаем много примеров, когда даже при наличии весомых улик и свидетельств, доказывающих вину человека в преступлении, суд признавал его невиновным.

Мы считаем, что Сандаски, как и многие другие люди, говорящие неправду, не решился прибегнуть к прямой лжи вроде: «Я тут вообще не при чем». Если он отчетливо помнит, что совращал мальчиков, то ему проще всего сделать непрямое, абстрактное заявление о своей невиновности, возможно, даже надеясь на то, что именно таким будет вердикт присяжных.

Костас. Невиновны? Абсолютно невиновны? То есть все аспекты предъявленного обвинения совершенно безосновательны?

Сандаски. Я бы сказал, что, в общем, было кое-что… Да, было. Я играл, дурачился вместе с мальчиками. После тренировок мы принимали душ. Я дотрагивался до них, до их ног, не имея при этом никакого сексуального влечения. Вот поэтому, хм… поэтому, если взглянуть под определенным углом, то… можно расценить все это как повод для обвинения.

Очевидно, сочтя предыдущий ответ Сандаски неясным и в целом нечестным, Костас добивается от собеседника разъяснения: является ли, по его мнению, все указанное в обвинительном акте ложью?

В ответе обвиняемого есть ряд сигналов, а также важное неумышленное саморазоблачение, касающееся общения с несовершеннолетними. «Я бы сказал, что, в общем, было кое-что. Да, было» — эта пара фраз, по нашему мнению, свидетельствует, что Сандаски знает, что многие, если не все, аспекты выдвинутого против него обвинения полностью обоснованы, и поэтому не в состоянии четко и кратко опровергнуть их.

Вероятно, предполагая, что ему придется в чем-то признаваться, и опасаясь весомых доказательств со стороны обвинителей, Сандаски решает постепенно начать признаваться в таком поведении по отношению к детям, которое можно расценивать лишь как странное, а не преступное. Руководствуясь принципами и понятиями нашего метода, можно сказать, что начальные слова приведенного выше ответа являются показателем того, что мужчина действительно совершал сексуальные домогательства по отношению к мальчикам. Прибавив к этому его слова о том, что он принимал душ вместе с мальчиками и дотрагивался до них, делаем вывод по крайней мере о присутствии Сандаски на местах предполагаемых преступлений.

С точки зрения принципов Схемы, данное интервью уже сейчас идет совсем не так, как было бы выгодно помощнику тренера.

Костас. Вы отрицаете, что имели сексуальную связь в какой бы то ни было форме с кем-либо из этих несовершеннолетних?

Сандаски. Отрицаю.

Костас, кажется, хочет идти до конца, но, к несчастью, задает негативный вопрос. В формулировке этого вопроса есть удобная для Сандаски возможность отрицания. Опрашиваемый соскакивает с крючка, поскольку для этого достаточно всего лишь быстро согласиться с тем, что произнес Костас. Сандаски поставлен в положение, в котором он может даже ничего не разъяснять.

Более удачным был бы вопрос: «Какие формы сексуальных отношений были у вас с этими мальчиками?» На это Сандаски, ранее уже не сумевший четко и кратко опровергнуть обвинения, наверняка дал бы еще один очень невыгодный для себя ответ.

Костас. Вы никогда не трогали гениталии этих мальчиков и никогда не занимались с ними оральным сексом, так?

Сандаски. Именно так.

Костас достоин уважения за свое упорство. Он хочет получить неопровержимые доказательства эпизодов насилия Сандаски над детьми. Жаль только, что ведущий опять неумышленно формулирует удобный для Сандаски негативный вопрос. Удобный настолько, что интервьюируемый незамедлительно пользуется предоставленной возможностью быстро согласиться с опровержением обвинения. Костас мог бы закончить этап сбора информации и применить тактику ведения беседы, при которой Сандаски был бы вынужден углубиться в сочинение нелогичной истории взаимоотношений с мальчиками. Разумеется, эту странную историю общественность сочла бы смехотворной.

Костас. Что насчет слов вашего бывшего помощника Майка Маккуири? Он утверждает, что в 2002 году видел, как вы в душевой насиловали мальчика 10–11 лет. Маккуири сказал, что слышал ритмичные звуки, похожие на шлепки, и видел, как ребенок стоял лицом к стене, положив на нее поднятые руки. Ваш бывший помощник считает, что это было изнасилование.

Сандаски. Я бы предпочел сказать, что это ложь.

Основываясь на принципах Схемы, мы утверждаем, что этот ответ Сандаски является более чем четким сигналом. Выше мы увидели, как мужчина уже дважды не сумел прямо и внятно опровергнуть конкретные обвинения в свой адрес. Теперь же на краткий рассказ Костаса о заявлениях Маккуири можно было отреагировать, например, так: «Я не насиловал этого мальчика» или: «У меня не было никаких сексуальных контактов с этим мальчиком». Однако Сандаски ответил совсем по-другому.

По нашему мнению, инцидент в душевой, о котором говорил Майк Маккуири, действительно имел место. Обратите внимание: интервьюируемый не отрицает слова своего бывшего помощника и даже не пытается утверждать, что в душевой не происходило ничего похожего на сексуальный контакт с мальчиком. Все, что мы слышим от Сандаски, — это лишь странная пассивная фраза: «Я бы предпочел сказать, что это ложь».

Перечисленные сигналы развеивают все наши сомнения в том, что Сандаски совершил акт педофилии в душевой.

Костас. Есть ли у Маккуири мотив говорить неправду?

Сандаски. Спросите об этом у него самого.