Вместо ответа Герман Гернгросс гаркнул вопросительно:

— Хайль Гитлер?!

— Зиг Хайль-Хайль! Зиг-Зиг… — неуверенно отозвались клочья редкого речного тумана…

Уже сгущались сумерки, когда на пол, звеня и подскакивая, полетела последняя 20-мм гильза, и лейтенант Войткевич почти свалился на доски, констатируя не то с облегчением, не то с хладнокровной досадой:

— Всё. Концерт окончен.

На бронещитке зенитной спарки не осталось живого места от вмятин, оставленных пулями и осколками. Съехала набок почти до земли конструкция стрех и стропил, лишь кое-где покрытая ещё черепицей. Изъязвленная пулями, едва не развалилась стена, под которой отблескивала латунью россыпь гильз.

Когда немцы ворвались в дом вслед за белой вспышкой гранаты («Наконец-то!» — перевёл дух немецкий лейтенант), только многоточие багровых капель указывало путь отступления русских, сами же они как в воду канули.

О том, что это так буквально и было, лейтенант догадался минуту спустя, когда на холмах, прилегающих к балке, гулко заговорила батарея 601-го дивизиона морской артиллерии, а затем взвыли сирены. Серые сумерки вспорол голубой сапфир прожекторных лучей.

Без особой нужды — всё равно холстина, разодранная в нитки, почти вся сгорела, — лейтенант в сердцах распахнул дверь ударом сапога и злобно уставился на тёмную чашу моря, вдававшуюся в балку маленькой бухтой.

На выходе из неё, ближе к закатному зареву над багровой кромкой моря, отчётливо виднелись контуры двух катеров. И будто праздничные фейерверки, на них искрили 45-мм пушки.

Не дожидаясь полной темноты, русские вернулись за своими. И пока что огонь трёх 75-мм пушек SK 16 с ближайшей батареи помешать им не мог. Белые фонтаны рвали линию горизонта с большим перелётом…

Низкие бронированные борта катеров приближались медленно, так медленно, что десантники чувствовали себя, как у расстрельной стенки. Времени у немцев было более чем достаточно. Будь только лучше видимость! А так — одиночные шлепки винтовочных выстрелов, многоточия брызг от пулемётных и автоматных очередей пробегали между бойцами, бредущими по мелководью, хаотически и врозь. И пока только один из десанта, охнув, исчез в ледяной толще воды.

Капитан Новик, зажимая разодранное осколком гранаты плечо, скрипнул зубами.

— Чёрт, бинт уплыл, — попытался поймать он белую ленту, вьющуюся на волнах позади него.

На что старший лейтенант Войткевич, подскакивая на мелководье, чтоб не захлебнуться от крупной ряби, заметил:

— Грешно вам роптать, Саша. Я бы вот предпочёл, чтоб меня лишний раз продырявили, чем так настучать по черепу. — Он, контуженно морщась, помотал головой. — Как кувалдой оприходовали, ей-богу…

— Нашёл чему позавидовать, — проворчал Новик. — Хочешь, подстрелю? Голова пройдёт.

— Гребите, Шура, гребите… — отмахнулся Войткевич.

Рация всё ещё работала на «трофейных» батарейках. Но всего остального — боеприпасов, медикаментов и, прежде всего, продовольствия — стало уже катастрофически мало. Боевые операции пришлось прекратить, благо и оккупанты, быть может, не столько осознавая своё положение в полностью заблокированном Крыму, сколько пережидая ненастье, накатившее на этот район Крыма, в горы не совались.

Или же, по опыту прошлых лет, выжидали, пока партизаны вымерзнут и вымрут с голоду, предполагая, что это будет более эффективным и лёгким для них очередным, — и тогда, всяко, последним, — «окончательным решением партизанского вопроса».

И надо сказать, погода им всячески способствовала. Ещё не накатила календарная зима, ещё на полоске южного берега, за грядой гор, держалась и вроде не собиралась уходить плюсовая температура, а здесь, от северных склонов Главной гряды и до самой степи, лютовали холодные ветра. Особенно в обширном гористом промежутке между Бабуган— и Караби-яйлами.

В оперативной зоне действий партизанского отряда Фёдора Беседина.

Однако перемены по сравнению с предыдущей зимой произошли пусть не самые радикальные, но заметные. Ближайшие наши аэродромы «придвинулись» к Крыму вплотную, время подлёта с Кубани (облетая над Азовским морем Керченский пролив, усаженный зенитками и прожекторами), сократилось до часа, а если с севера, от Чаплынки, то и вовсе до тридцати минут. И транспортники теперь наконец-то могли лететь с истребительным прикрытием.

Штаб партизанского движения тоже переместился поближе, на Кубань, и старался помочь не только наставлениями и командами.

Вот только бесстрашные девчонки на своих У-2 в такие вьюжные ночи не отыскали бы вслепую партизанских «аэродромов», теперь начисто заметённых и обледенелых. И не посадили бы свою «фанеру» в ураганный ветер, даже если б нашли площадку. Снабжение поддерживали, елико возможно, только с помощью больших машин. Но вопрос был ещё и в том, что ближайший аэродром, где могли приземлиться ЛИ-2, располагался в зоне ответственности Третьего отряда, почти у самой Караби-яйлы. И чтобы добраться до него, надо было пройти почти пятнадцать километров по горам и предгорьям, а самое главное — перебраться через Алуштинскую трассу. Проскочить.

Её охраняли круглосуточно и в любую погоду. Даже так: чем гуще повисал туман или хлестал ливень, или, как в это лютое предзимье, застила видимость вьюга, тем внимательнее были патрули и экипажи бронетранспортеров, курсирующих вверх-вниз, от самого Мамут-Эли до Ангарского перевала и затем до Нижней Кутузовки. Наготове были гарнизоны или команды «оборонцев» по всей цепочке сёл вдоль трассы, а расстояние между ними было в среднем пять километров. Так что по сигналу тревоги «ближние» подтягивались через десять — пятнадцать минут, а затем поспевали и более удалённые, поспевал ближний бронетранспортёр и подтягивали минометы и даже лёгкие пушки.

Всё это пришлось уже испытать на своей шкуре. Две разведгруппы не смогли пройти незаметно. В первой полегли все шестеро. Из второй до своих добрался только Вася Ерёменко, легкораненый и контуженый, да и вырвался, можно сказать, чудом.

…Погнались тогда за партизанскими разведчиками «оборонцы», ещё во время погони положили двоих, а четвёрку оставшихся прижали к голому скальному обрыву. Под пулями на него вообще никак не вскарабкаешься, да и по спокойному — не очень-то, без снаряжения. А обе тропинки, что вправо, что влево от нескольких поваленных стволов и россыпи валунов, за которыми залегли разведчики, «оборонцы» взяли на прицел. Разрывами гранат убило Толю Милованова и контузило Васю. До темноты, когда можно было попытаться проскользнуть незамеченными, оставалось слишком много времени. А патронов — совсем мало. И тогда, подняв крик — мол, давай, справа заходи, даже рванувшись вправо и не жалея патронов, развернулись и побежали разведчики втроём влево, преодолевая полтора десятка метров открытого пространства до круто уходящей вверх, под прикрытием кустарника и деревьев, оленьей тропы.