Н.С. Трухачев детально проанализировал каждую характеристику острова Русов мусульманских писателей и показал, что реальный Рюген всем им полностью соответствует. Ключевым идентифицирующим признаком исследователь совершенно справедливо посчитал указание на отсутствие у русов земледелия из-за нездорового болотистого характера острова в сочетании с чрезвычайно высокой плотностью населения. Совершенно аналогичная картина наблюдается и у ранов, судя по независимым от восточных писателей немецким хроникам. Весьма показательно в этом отношении замечание Герборда 1159 г.: «Рюген, остров маленький, но густонаселенный»{482}. К моменту завоевания Рюгена численность его славянского населения, по западным источникам, составляла как минимум семьдесят тысяч человек, притом что позднее, несмотря на весь прогресс земледелия, немецкое население до Второй мировой войны так и не смогло достигнуть этого небывало высокого уровня: в 1783 г. на Рюгене жил 23 431 человек, в 1933 г. — 53 900 человек.

На основании этого ученый заключает: «Свидетельства XI–XII вв. неоднократно подчеркивают необыкновенную многочисленность ран. Только при этом последнем условии раны могли быть сильнейшим племенем среди прибалтийских славян, как о том пишут Адам Бременский и Гельмольд. Но как можно примирить известие о необыкновенной плотности населения Рюгена с тем, что население его не занималось или почти не занималось земледелием? Возможность очень плотного населения ранов объясняется их богатством: “Среди них нигде не найти ни одного нуждающегося или нищего”, — говорит Гельмольд. Богатство ранов основывалось на ежегодной установленной дани, которую они получали ото всех славянских земель. Так как денег у ранов не было, а были они очень многочисленны и земледелием почти не занимались, то мы вынуждены думать, что дань славян на Рюген состояла главным образом из продовольственных продуктов; ср. слова ибн-Руста, что Русь на острове “питается лишь тем, что добывает в земле славян”.

В предшествующем изложении мы рассмотрели показания ибн-Руста и Мукаддаси и нашли, что характеристика острова Рюген во всех существенных пунктах сходна с характеристикой острова русов в описании арабских авторов: размеры небольшого острова, характер его почвы, неразвитое или полностью отсутствующее земледелие, островное положение, служащее защитой от врагов, соседство со страною славян и, наконец, исключительная плотность населения — все эти признаки общи древнему Рюгену и острову русов. Можно ли считать совпадением, что на небольшом острове русов и на небольшом острове Рюген население пренебрегало земледелием и достигло при этом чрезвычайной плотности? Случайное совпадение такой характеристики островов едва ли вероятно, потому что необыкновенная плотность населения небольшого острова в связи с крайне мало развитым земледелием на нем является исключительно редким признаком, и именно поэтому названная особенность острова Рюгена является первостепенным аргументом в пользу его отождествления с островом русов. Если, по словам Мукаддаси, остров русов — “это крепость, защищающая их от нападений”, а Рюген, по словам Гельмольда, был “неприступен из-за трудностей своего местоположения”, то и это обстоятельство является достаточно редким существенным признаком, объединяющим остров Рюген с островом русов»{483}.

Однако болотистая почва, отсутствие земледелия в сочетании с чрезвычайной плотностью населения были не единственными признаками, объединяющими описания острова русов у восточноных писателей и Рюгена у немецких хронистов. Вторым весьма характерным признаком является приоритет духовной власти над светской. Ибн Руст так рисует положение дел у русов: «У них — знахари, они господствуют над их царем, подобно хозяевам, они приказывают им приносить в жертву создателю то, что они пожелают из женщин, мужчин, табунов лошадей; если прикажут знахари, никому не избежать совершения их приказа: захватывает знахарь то ли человека, то ли домашнее животное, набрасывает веревку на шею и вешает на дерево, пока не утечет дух его; они говорят, что это жертва богу»{484}. С другой стороны, немецкого хрониста Гельмольда подобное соотношение светской и духовной власти у ранов изумило настолько, что на протяжении своего сочинения он неоднократно отмечает этот удивительный факт: «Жреца они почитают больше, чем короля»{485}. Чуть позже католический писатель подробнее описывает этот феномен и объясняет его причину: «Король же находится у них в меньшем по сравнению с жрецом почете. Ибо тот тщательно разведывает ответы (божества) и толкует узнаваемое в гаданиях. Он от указаний гадания, а король и народ от его указаний зависят»{486}. Итак, у русов и у ранов мы видим абсолютно одинаковое положение дел: полутеократический стиль правления, когда жрецы господствуют над светской властью, беспрепятственно выбирая любые жертвы с помощью гадания. Необходимо отметить, что сам остров Рюген-Руян, известный по всему славянскому поморью благодаря храму верховному богу западных славян Святовиту, был известен на Руси как остров Буян, сосредоточие максимальной святости в восточнославянских заговорах. Подробно эта тема была рассмотрена мной в исследовании о «Голубиной книге»{487}.

Если немецкие источники неоднократно называют ранов русинами, то, с другой стороны, и киевских русов они не раз именуют ругами — другим именем, под которым они знали славянское население острова Рюген. Самый известный случай — описание посольства киевской княгини Ольги к германскому императору Отгону под 959 г.: «Пришли к королю, как после оказалось, лживым образом, — послы Елены королевы Ругов, которая при константинопольском императоре Романе крещена в Константинополе…»{488} В английской «Хронике» Роджера из Ховедена (ум. 1201 г.) при описании событий 1016 г. это племенное название прямо отождествляется с Русью: «У этого вышеназванного Эдмунда был некий сын, которого звали Эдуард; он после смерти отца, страшась (короля Канута), бежал из этой земли в землю ругов, которую мы называем Руссией (terram Rugorum, quam nos vocamus Russiam). Король этой земли, по имени Малесклод (Ярослав Мудрый. — M.С.), когда услышал и понял, кто он, с честью принял его»{489}. Проанализировав этот и другие случаи, Н.С. Трухачев приходит к следующему выводу: «Возможность случайного фонетического сходства между названиями Киевской Руси и Руси Прибалтийской, таким образом, устраняется, и мы получаем право объединить восточных и прибалтийских русов в одну этническую группу»{490}. При этом исследователь оговаривается: «То обстоятельство, что отождествление ранов и киевских русов производилось в немецких источниках разными способами, показывает, что оно было сознательным актом этнического отождествления, а не случайным заблуждением. Это вовсе не значит, что немецкие источники считают киевских русов выходцами с острова Рюген: об этом ни в одном из них нет ни малейшего намека»{491}. Однако занимавшийся проблемой этого странного названия Руси в западных источниках Г. Ловмянский совершенно независимо от немецкого ученого пришел к выводу о том, что отождествление киевских русов с западнославянскими ранами-ругами исходило от первых, а не от немецких писателей: «Из нескольких, большей частью хорошо известных, хотя и не используемых с этой целью, фактов вытекает то, что отождествление русов с ругами было свойственно именно Киеву»{492}. Хоть Г. Ловмянский и дал неверную интерпретацию этому факту, считая его средством самоидентификации русовварягов, под которыми он понимал скандинавов, это не умаляет значимости сделанного им наблюдения.