Скандинавские саги не только ничего не говорят о призвании Рюрика, но даже не знают его имени. Более того, они не знают и остальных древнерусских князей вплоть до Владимира Святославича. Лучше всего они знают женатого на шведской принцессе Ярослава Мудрого, однако ни разу не говорят о родстве русских правителей со своими конунгами. В «Саге об Олаве Святом» есть чрезвычайно показательный эпизод. Когда Олав Харальдссон, будущий Олав Святой, бывший конунгом Норвегии в 1014–1028 гг., после своего изгнания жил на Руси при дворе Ярослава Мудрого, тот, согласно Снорри Стурлусону, предлагал ему остаться и стать правителем Булгарии. Не зная, на что решиться, Олав Харальдссон пребывал в тяжелых раздумьях, и во сне ему явился Олав Трюггвасон, укоривший его за то, что тот хотел остаться на Руси «и получить владения от иноземных конунгов, которых ты совсем не знаешь»{516}. Согласно сагам, сам Олав Трюггвасон воспитывался на Руси при дворе Владимира Святославича. Очевидно, что жившие при русском дворе оба Олава вряд ли оставались в неведении о родословной своих благодетелей. Сам Ярослав относился к четвертому поколению Рюриковичей, а скандинавские саги подчас перечисляют десять и более поколений предков своих героев. Та же «Сага об Олаве Святом» упоминает генеалогию скандинавских правителей Оркнейских островов. Очевидно, что если Снорри Стурлусон старательно перечисляет родословную незначительных оркнейских ярлов, то тем более он должен был указать родословную правителей огромного Древнерусского государства, в котором жил герой саги, имей она хоть какое-то отношение к скандинавским конунгам. В этом отношении характеристика русских князей как иноземных и неизвестных конунгов и отсутствие не только в этой, но и в других сагах даже малейшего намека на родство Рюриковичей со скандинавами более чем показательны. Кроме того, стремясь записаться в родственники к богатым правителям Руси, скандинавские скальды выдумали явно искусственную «гардскую» генеалогию своего знаменитого правителя Рагнара Кожаные Штаны. Этот факт также красноречиво показывает, что даже сама мысль о происхождении Рюрика из их среды была совершенно чужда средневековым скандинавам, великолепно понимавшим, что любая их претензия на реальное родство с правящей на Руси династией будет немедленно отвергнута. С учетом всего этого маниакальное стремление доказать скандинавское происхождение Рюрика вопреки прямому и недвусмысленному указанию жившего на Руси в XI в. и лично знавшего ее правителя скандинавского конунга, сохраненному скандинавской же средневековой традицией, красноречиво свидетельствует о том, что норманисты при этом преследуют какие угодно цели, но только не поиск исторической истины.

Тем не менее норманисты взялись восполнить этот пробел в скандинавских сагах путем отождествлением летописного Рюрика со скандинавским конунгом Рориком Фрисландским. Посмотрим, насколько обоснована эта гипотеза. Появилась она в 1814 г., когда граф Н.П. Румянцев решил, что Рюрика надо искать в западных хрониках. По его поручению бельгийский пастор Г.Ф. Голлман пишет сочинение «Рустрингия, первоначальное отечество первого российского великого князя Рюрика и братьев его», которое было издано на русском языке в 1819 г. Рустрингия была областью во Фризии, и Г.Ф. Голлман полагал, что Рюрика надо искать именно там, а не в шведском Рослагене. Само название Рустрингия пастор выводил от слова «водопровод», и в ней, как было установлено позднее, жили фризы, датчане и ободриты. В 1836 г. эту идею подхватил дерптский профессор Ф. Крузе, который отождествил летописного Рюрика с Рориком Фрисландским. Объективности ради следует сказать, что «фризская» гипотеза носила переферийный характер и ведущие норманисты XIX в. ее не поддержали, великолепно понимая, что ее принятие противоречит их исходной мысли о шведском происхождении русов. Эта экзотическая идея была бы, по всей видимости, окончательно забыта, если бы в 1929 г. ее не воскресил эмигрантский ультранорманист Н.Т. Беляев, подыскав ей новые аргументы.

Из эмигрантской среды постепенно эта идея проникает в советскую историографию, и в 1986 г. И.В. Дубов, А.Н. Кирпичников и Г.С. Лебедев уже уверенно отождествляют отечественного Рюрика с Рориком Фрисландским: «“Доладожский” период деятельности Рёрика (Рюрика) детально исследован. Рёрик, один из мелких датских конунгов, до 850-х гг. владел Дорестадом во Фрисландии (вскоре после того разграбленным викингами). В 850-е гг. он обосновывается в области р. Эйдер, в Южной Ютландии; таким образом он контролировал выход к Северному морю для Хедебю, крупнейшего к этому времени центра скандо-славянской торговли на Балтике. Возможно, Рёрик участвовал в организованной датчанами в 852 г. блокаде шведской Бирки…

Обращение к этому конунгу-викингу, враждовавшему и с немцами, и со шведами, а в силу того поддерживавшему лояльные отношения с балтийскими славянами, свидетельствует о хорошей осведомленности славян в ситуации на Балтике. Видимо, в 862 г. состоялись первые переговоры ладожских славян с Рёриком; в следующем 863 г. он еще находился на Западе. Лишь в 862 г., как сообщает Ипатьевская версия “Повести временных лет”, Рюрик и его дружина, видимо, “придоша к словеном первее и срубиша город Ладогу”… Через 6–8 лет, в 870 г., Рюрик вернулся на Запад, чтобы урегулировать владельческие отношения с франкским и немецким королями. За это время, очевидно, в Новгороде оформилась оппозиция во главе с Вадимом Храбрым. Вернувшись не позднее 874 г., Рюрик успешно подавил сопротивление части племенной старейшины, а чтобы закрепить свое положение, вступил в брак с представительницей одного из местных знатных семейств (“Ефанда” в известиях, извлеченных В.Н. Татищевым из “Иоакимовской летописи”)»{517}. Целый ряд моментов в этом пассаже вызывает недоумение. Во-первых, Ефанда, согласно В.Н. Татищеву, была «дочерь князя урманского»{518}, то есть норвежского, а отнюдь не «представительницей одного из местных знатных семейств», если только авторы не решили населить Ладогу еще и норвежцами. Во-вторых, в своих попытках согласовать отечественную летопись и западные анналы авторы запутались и начали противоречить как первоисточнику, так и здравому смыслу: вопреки четкому указанию ПВЛ о прибытии на восток трех братьев и их дружины в 862 г., «видимо, в 862 г. состоялись первые переговоры ладожских славян с Рёриком», но при этом «лишь в 862 г.» Рюрик и его дружина «срубиша город Ладогу». Неизбежно возникает вопрос: так что же состоялось в 862 г. — первые переговоры или призвание и строительство ладожской крепости? В-третьих, из одного предположения строится целая цепь других для того, чтобы с помощью цепочки недоказанных предположений объяснить достаточно странное решение восточных славян: «Возможно, Рёрик участвовал в организованной датчанами в 852 г. блокаде шведской Бирки», на основании этого делается вывод, что он «поддерживал лояльные отношения с балтийскими славянами», а «хорошо осведомленные» о «ситуации на Балтике», где, как мы увидим ниже, никакие письменные источники вообще не фиксируют хоть какую-то активность Рорика Фрисландского, ильменские словене решают призвать этого конунга.

Для того чтобы разобраться во всем этом нагромождении гипотез, посмотрим, что же нам в действительности известно о жизни этого деятеля. Принадлежал Рорик к династии ютландских конунгов Скьёльдунгов. В начале IX в. ее представитель Хальвдан претендовал на датский престол. У этого Хальвдана было как минимум четыре сына — Ануло, Харальд Клак, Регинфрид и Хемминг. Что же касается Рорика, то Ксантенские и Фульдские анналы называют его младшим братом Харальда, а другие источники — племянником, то есть внуком Хальвдана. Потерпев неудачу в междоусобной войне, в 826 г. Харальд Клак с женой, сыном Годфридом и племянником в сопровождении 400 датчан бежит к франкскому императору Людовику и в его присутствии принимает крещение вместе со своими спутниками. «Затем благочестивый император… даровал ему некое графство во Фризии, название которому Рустинген, которое он и его люди смогли бы, если возникнет необходимость, защитить». Был ли в этот момент крещен Рорик, неизвестно. С одной стороны, источники прямо его не называют среди присутствующих. С другой стороны, аббат Анианского монастыря Эрмольд Черный, присутствовавший при этом крещении, в конце поэмы сообщает, что сын Харальда и его племянник остаются на службе у императора как заложники веры и будут жить по франкским законам. Если считать Рорика племянником Харальда Клака, то, скорее всего, аббат имел в виду именно его. Комментируя это сообщение, С.С. Алексашин отмечает: «Но жить по франкским законам означало принять обязательную гражданскую присягу, введенную Карлом Великим для всех жителей империи, достигших двенадцати лет. Можно предположить, что на момент крещения Рорик достиг этого возраста. Иначе, как заложник веры, он не представлял бы интереса для администрации Людовика. Сведения о крещении Рорика, названного братом Харальда Клака, мы находим в работах Адама Бременского и Роскилльской хронике»{519}. Как отметил Г. Ловмянский, в связи с родом Скьёльдунгов Рустинген упоминается только один раз в приведенном выше отрывке.