Когда в самый темный час ночи перед нами наконец встают стены Адисы, я хочу плакать от облегчения. Но в это время замечаю клубы дыма и всполохи пламени.

– Это горит лагерь беженцев, – Муса погоняет коня. – Они жгут палатки!

– Проклятье, что там произошло?

Но у Мусы нет ответа.

Лагерь обратился в сущий ад. Здесь царит такой хаос, что мореходы, пытающиеся спасти горящих книжников, не обращают на нас внимания. Люди бегут во все стороны среди пылающей травы и палаток. Муса исчезает в лабиринте шатров – он хочет поговорить с кем-то из мореходов, прежде чем вернуться ко мне.

– Нет, это не работа мореходов, – кричит он мне наконец сквозь рев пламени. – Иначе зачем бы им помогать беженцам? И как огонь мог так быстро распространиться? Солдат, с которым я говорил, сказал, что пожар начался не более часа назад.

Мы бежим по горящим улицам палаточного городка, выхватываем из огня людей, будим тех, кто спит и рискует сгореть заживо, выводим детей за пределы пожарища. Мы делаем все, что можем, с отчаянной энергией тех, кто знает, что не может почти ничего. Кругом слышатся крики: кто-то попался в ловушку и не может выбраться, кто-то не может отыскать своих родных в этом хаосе. Или нашел их, но уже мертвыми.

Почему всегда мы? Глаза мои слезятся от дыма, лицо мокро от пота. Почему всегда это происходит с моим народом?

Мы с Мусой то и дело выбегаем из горящего лагеря и снова в него возвращаемся, неся на руках тех, кто не может идти сам, в надежде спасти как можно больше книжников. Женщина-солдат, помогающая в эвакуации, протягивает нам бутыль питьевой воды – поить выживших. Я беру бутыль из ее рук и холодею, встретившись с ней взглядом. Это капитан Элейба. Под глазами у нее темные круги, руки дрожат от усталости. Она смотрит на меня, но только слегка качает головой и возвращается к своей задаче – обеспечить людей водой.

С тобой все будет в порядке. Все хорошо. Ты будешь жить.

Я говорю эти глупости каждому, кто обожжен, или кашляет кровью, надышавшись дыма. Мы обязательно найдем твою маму. Твою дочку. Твоего внука. Твою сестренку. Я лгу. Все это ложь. Я ненавижу себя за то, что лгу этим людям. Но говорить правду – куда более жестоко.

Сотни людей еще находятся в лагере и нуждаются в помощи, когда я вдруг замечаю в дыму и неразберихе нечто странное. От города Адисы исходит непонятное красное сияние. Горло мое горит от дыма, казалось бы, куда хуже, но при виде этого зрелища оно еще больше пересыхает. Неужели пожар распространился на город? Нет, такого не могло случиться! Огонь не мог перекинуться через такую высокую городскую стену.

Я отхожу от лагеря беженцев в надежде, что оттуда, где нет густого дыма, мне будет видно лучше. Мое тело медленно сковывает страх. То же самое чувство охватывало меня, когда я засыпала после какого-то ужасного события и просыпаясь не сразу вспоминала, что случилось. А потом появлялось осознание.

Вокруг меня слышатся крики и стоны – как будто полчище злых духов вырвалось на волю. Я не единственная, кто заметил алое зарево над Адисой.

– Муса! – Я перехватываю его, когда он снова мчится в лагерь, надеясь спасти кого-то еще. – Ты видишь это?

Я разворачиваю его за плечи лицом к городу. Теплый ветер с океана разрывает пелену дыма над лагерем, и тогда мы наконец можем все разглядеть.

Сказать, что это большой пожар, – все равно что назвать Коменданта не очень доброй женщиной. Это чудовищный пожар, настоящий ад, превращающий небеса в огненный кошмар. Толстое облако дыма подсвечено огненными языками снизу. Пламя невероятно высокое, как будто оно прорывается из самых глубин преисподней.

– Лайя, – голос Мусы срывается. – Это же… это…

Ему не обязательно договаривать. Я сама понимаю, что происходит. Пламя слишком высоко. В Адисе нет другого настолько же высокого здания.

Это горит Великая Библиотека.

В течение двух недель я занят составлением плана. Мне нужно добиться от джиннов истины. В ближайшей деревне я могу купить почти все, что мне нужно. Остальное зависит от погоды которая наконец, мне в помощь. С востока приходят ранние летние бури, и штормовые ветры свищут над всеми Землями Ожидания.

Дождь может мне помочь. Я собираю дюжину ведер воды. К тому времени, как я переношу эти ведра к роще джиннов, ливень уже отмыл древесные листья до охристо-рыжего цвета.

Добравшись до рощи, я улыбаюсь, в ожидании, что джинны вот-вот явятся мучить меня. Давайте, дьяволы, приходите. Посмотрите на меня. Послушайте мои мысли. И содрогнитесь от того, что вас ждет.

Когда я миную первые деревья рощи, купол начинает дрожать. Все вокруг тихо, только в воздухе звенит напряжение, которое давит мне на плечи, будто я перехожу вброд полноводную реку в полном доспехе меченосца. Мешок соли, который я тащу на плечах, становится очень тяжелым. Но, когда я наконец сбрасываю мешок с плеч и начинаю сыпать вокруг деревьев соляные круги, джинны шевелятся и тихо ропщут из своих темниц.

Я достаю топор с остро заточенным лезвием и на пробу широко взмахиваю им в воздухе. А потом погружаю лезвие в ведро с дождевой водой – и с размаху всаживаю топор в ствол ближайшего дерева джиннов. От вопля, который наполняет рощу, у меня поднимаются волосы на шее, и одновременно я испытываю странное удовлетворение.

– Вы таите от меня свои секреты, – говорю я. – Я хочу их знать. Скажите мне правду, и я остановлюсь.

Глупец! Сруби наши деревья – и мы просто вырвемся наружу!

– Это ложь, – я говорю с ними голосом Маски, как если бы допрашивал узника. – Будь это так просто, вы бы давно подговорили своих дружков-ифритов вырубить вашу рощу.

Я снова окунаю лезвие топора в дождевую воду и по внезапному вдохновению присыпаю его солью. При моем следующем ударе джинны вопят так громко, что их криками сметает призраков, случайно оказавшихся поблизости. Когда я поднимаю топор для нового удара, джинны наконец начинают просить.

Остановись. Пожалуйста. Подойди ближе.

– Только попробуйте обмануть меня…

Если тебе нужны наши секреты, ты должен иметь силу их принять. Подойди.

Я захожу дальше в рощу, крепко сжимая топор. Мои башмаки скользят в грязи.

Еще ближе.

С каждым шагом идти все труднее, но я стараюсь продвигаться вперед, пока сопротивление воздуха не становится слишком сильным.

Тебе нравится быть в плену, Ловец Душ?

Неожиданно я понимаю, что не могу говорить, а еще – видеть и чувствовать. Единственным признаком того, что я еще жив, остается тяжелое биение моего сердца. Я пытаюсь бороться с оковами тьмы и безмолвия, бросаюсь всем своим существом на стены этой темницы, как мотылек, залетевший в кувшин. В панике я пытаюсь призывать Маута, но магия не отвечает мне.