наверное, да». — «Водка, коньяк? Нет?» Я говорю: «Водка». — «Сучок, „Столичная“?» — «Ну это же Константин Михайлович! Какой же тут, к черту, сучок! Конечно, „Столичная“!» — «Чем закусили?» Я говорю: «Ну, закуска была… огурцы были соленые». — «Грибков не было?» Я говорю: «Нет, грибков не было». — «Как первая прошла?» — «Нормально». — «Из граненых пили или из тонких?..» И, в общем, он «выпивал» со мной, пока автобус ехал час, и каждый раз приезжал на эту съемку уже абсолютно «пьяный», во всяком случае, уже абсолютно разогревшийся.

Я не скрою, на этой картине подружился с Симоновым, и мы очень переживали дальнейший ее ход. Дело в том, что снимал ее Александр Борисович Столпер, замечательный кинорежиссер, снявший незабвенные фильмы «Жди меня» и «Живые и мертвые». А эта картина у него как-то не очень получалась. Он был уже в возрасте и боялся снимать. В то время появились молодые, бойкие режиссеры: вышли с первыми картинами Тарковский, Митта, Климов, Хуциев, и старикам на этом фоне было как-то не очень уютно. И он переживал и побаивался снимать, а Симонов не мог ничего ему подсказать. Александр Борисович — очень добрый, очень хороший человек.

В общем итоге картина прошла «третьим экраном».

О картине «Красная палатка» (1968) можно рассказывать очень много, что я неоднократно и делал на своих выступлениях. Я не буду всего рассказывать, потому что тогда мне нужен целый вечер.

Начало ее съемок относится к февралю 1968 года. Самый центральный момент съемок — это, конечно, экспедиция в Арктику. В эту экспедицию я сынтриговал, и «Мосфильм» пригласил шесть моих друзей-альпинистов. Я пришел к Калатозову и сказал: «Вы знаете, я должен, я это чувствую по сценарию, работать на льду, а где техника безопасности?» Он сказал: «Ну, дорогой, у нас есть вертолет!» Я сказал: «Ну и что — вертолет, а если…» Ну, в общем, он понял, что техники безопасности нет. Он спрашивает: «Слушай, а кто вообще может организовать такую технику безопасности?» Я говорю: «Ну кто? Кто на льду работает: гляциологи, альпинисты…» — «Слушай, а может, пригласим кого-нибудь, а?» Я говорю: «Ну, сейчас (а они все у меня за дверью стоят) не сезон, никого нет (в смысле — нет квалифицированных людей)». Одним словом, шесть моих очень близких друзей поехали в это арктическое плавание.

<…> Для фильма написана и исполняется в фильме песня «Пара-понци» на мелодию народной итальянской песни, настолько непристойной, настолько вульгарной, что у нас, в нашем русском языке, включая Баркова и «Гоп со смыком», никакого аналога нет: все это слабей на порядок. Потом мне переводили эту песню, и я только восхищался.

Однажды в Италии в общественном месте я решил показать, что я знаю некоторые азы местного фольклора, и спел: «Ауста-рине меро вилле, пара-понци-понци-по…» И тут же два стола рядом встали и тут же ушли, потому что это, оказывается, невозможно публично исполнять и слушать. Но я тогда этого еще не знал.

А что касается нашей картины, то там Калатозов придумал сцену, как сидящие во льдах люди от отчаяния переходят к смешному. Я написал русский текст. Сначала хотел придерживаться канонического текста, который мне перевели, но при всей допустимой смелости языка это было абсолютно невозможно сделать. Единственное, что я там написал: «Есть закусочная рядом, пара-понци-понци-по, чтоб ее снесло снарядом…» Для фильма кто-то написал какие-то слова, а я написал текст для внутреннего употребления съемочной группы: «Мы летим не беспокоясь…» Там же был написан «Ботик» и вся арктическая серия песен. Вообще я выполнял роль такого поддержателя духа, потому что мы на некоторое время оказались довольно-таки в критическом состоянии и стояли пятнадцать дней: «Обь» не могла выбраться изо льда, ледоколов не было, надвигался октябрь… В общем, у нас была невеселая перспектива надолго остаться на этом пароходе.

Наконец, на мой взгляд, картина не удалась, несмотря на гигантские деньги, которые были затрачены. В производстве картины приняли участие восемь киносценаристов, начиная от нашего соседа Нагибина, который подал первым заявку, и кончая дикими звездами западного кино.

В фильме «Мой папа — капитан» (1969) была песенка и я был в кадре. Я написал для этой картины песню, но она не понравилась, и в фильме я пел какую-то другую песню. А я написал им очень хорошую песню с припевом:

Я вам махну у трапа

И уплыву в туман.

Не знаю, кто ваш папа,

Мой папа — капитан!

О фильме «Рудольфио» (1969). Однажды я сидел дома, и мне позвонили в дверь. Я открыл: на пороге стояла девушка-киргизка, одетая исключительно бедно. Я даже подумал, что она привезла какой-нибудь подарок из Средней Азии либо что-то еще. Она спросила, можно ли пройти. Я сказал: «Конечно, пожалуйста». Провел ее на кухню. (Я жил в актерском доме, и у нас ходило много людей, которые обращались с различными просьбами: помочь прописаться в Москве или еще что-то. И мошенники ходили, и спекулянты. Поэтому я подумал, что это что-то похожее.) Она сказала, что кончает ВГИК, дипломница, и хочет, чтобы я снялся в ее дипломной картине. Ну я, который только что из Рима, и какая-то дипломная картина! Я сказал: «Девушка, вы знаете, нет». Она говорит: «Вот у меня есть сценарий по рассказу Распутина». Я сказал: «Нет, это уже не мой полет, уровень не мой». И она ушла.

Вечером того же дня мне позвонил Михаил Ильич Ромм, с которым я был знаком, но не до такой степени, чтобы он мне звонил домой. (Я ему звонить мог: он приезжал к нам на «Июльский дождь» и защищал картину.) Ромм сказал: «Юра, ну что же вы выгнали мою лучшую ученицу?» Я говорю: «Кого?» Он: «Динару Асанову. Это моя лучшая ученица». Я: «Я ее не выгнал. Я просто…» Он говорит: «Ну посмотрите, может быть…»

Динара мне позвонила на следующий день. Я ей сказал: «Да вы бы сказали про Михаила Ильича». — «Да нет, я просто не рисковала».

Это оказалась Динара Асанова — ныне замечательный режиссер. Работать с ней было очень приятно: она человек очень творческий и гораздо глубже раскопала эту историю, за которой просто видели, так сказать, парафраз Лолиты на социалистическом уровне. Это фильм о том, как девочка четырнадцати лет влюбляется в тридцатилетнего мужчину, живущего у них во дворе, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Фильм снимался в Вильнюсе, и съемки шли очень хорошо. В итоге Динара сняла фильм в пять частей, но все равно он