При этом автор не подвергает опасности новый союз, уходя от полемики с ярой русофобией французских и английских интеллектуалов, разгоревшейся с 1820 года и особенно во время Крымской войны 1850-х годов. Знаменитому профессору удалось натурализовать либеральную критику России в академическом мире и наделить ее моральным и научным авторитетом, который доживет в европейских и американских университетских кругах до наших дней.

Это стало возможным благодаря тщательной работе Леруа-Больё со словом и академическому чутью в отношении нюансов, которые маскируют критические рассуждения и делают их более приемлемыми. Вклад ученого в развитие антирусской либеральной дискуссии невозможно переоценить. В его представлении Россия — отсталая и деспотичная страна, которая полна недостатков, но может измениться под влиянием благотворных западных ценностей — технологии, промышленного прогресса, иностранных инвестиций, развития капитализма, — которые принесут ей собственные институты, право, законы и оригинальную политическую систему.

Россия, безусловно, не является tabula rasa, как считал Лейбниц, но пробелы в ее развитии, по мнению Леруа-Больё, можно заполнить преимуществами западной цивилизации. Великий бельгийский либеральный экономист Густав де Молинари, враждебный к любому государственному вмешательству, уже подверг критике недостаточность реформ и поддержку государственного социализма, а также отсутствие подлинной частной собственности и слабость буржуазии в России.

Леруа-Больё возобновит этот анализ, но с противоположной точки зрения, и выскажет мысль о том, что подобное отставание свидетельствует об огромном потенциале России. Ее отсталость больше не является неизлечимым недугом, это лишь недостаток, который необходимо исправить. Реформы Витте и массовый приток французского и английского капитала уже начали оказывать свое магическое действие, и ничто не помешает России стать союзником Франции и Великобритании.

Либеральная идеология будет использоваться на протяжении всего XX века, то презрительно воротя нос в период скатывания России к коммунизму, то увлекая Россию в союз для борьбы с Гитлером или склоняя русских к экономическому либерализму после распада Советского Союза в начале 1990-х годов.

Ирония истории заключается в том, что именно Франция, которая сегодня считается закостенелой социалистической страной, была в авангарде доктринального осмысления политического либерализма и еще в начале XIX века предоставила современной русофобии часть ее теоретического аппарата.

Франция даже активно способствовала сближению политического и экономического либерализма благодаря физиократам и их теориям о допустимой роскоши, «хорошем» богатстве, которое поддерживает бедных и способствует экономическому росту, хотя эта концептуальная работа в экономическом плане впервые была проделана Адамом Смитом и Давидом Рикардо[215].

Также интересно отметить, что французские либеральные идеологи бичевали деспотизм, крепостное право и рабский русский менталитет самым жестоким образом, но не нашли слов, чтобы осудить рабство, процветавшее в США до тех пор, пока президент Линкольн не отменил его в 1865 году после кровопролитной гражданской войны. Для сравнения: в Пруссии рабство было полностью отменено в 1823 году, в Австрии — в 1848, в Тибете — в 1959.

В этом смысле либеральная демократия действительно выглядит привилегией если не богачей, то, по крайней мере, состоятельных людей европейского происхождения. На остальных же, начиная с негров и заканчивая азиатами, она не распространяется. Аналогично свидетельства русской жестокости, особенно в ходе кавказских войн с имамом Шамилем в 1850-х годах, широко описаны писателями и путешественниками, например Александром Дюма, но никто из теоретиков западной цивилизации не выказал обеспокоенности геноцидом американских индейцев, который происходил у них на глазах в то же самое время.

После революции 1917 года, Второй мировой войны и переноса мирового интеллектуального центра из Европы в США либеральная русофобия стала одной из главных составляющих американской критики России и основой антитоталитарного дискурса.

Теория культурного градиента

Понятия прогресса и цивилизации, как их определил Кондорсе в конце XVIII века, привели к появлению теории развития и теории рассеяния. Наиболее распространенная идея заключается в том, что прогресс осуществляется поэтапно. Цивилизация постепенно переходит, например, от рабства к феодализму, а затем к буржуазной демократии (и к социализму, согласно Марксу) или от тирании аристократов к абсолютной монархии, а затем к либеральной демократии, если верить Монтескье и Токвилю (и к избавлению от гнета государства после короткого периода диктатуры пролетариата, согласно Марксу).

Эту теорию постепенного прогресса сопровождает попытка объяснить его распространение в пределах человеческого вида (проблема, которая после Дарвина положит начало иерархизации рас, некоторые из которых будут считаться нижестоящими на шкале прогресса, или адаптации, по версии социал-дарвинистов). В Европе продвижение либеральной модели в противовес автократии и утверждение цивилизации, превозмогающей азиатское варварство, породили теорию о культурном градиенте.

Согласно данной теории, цивилизация будет распространяться с запада на восток от основного очага, расположенного между Парижем и Лондоном, по мере того как будут становиться цивилизованными народы Центральной Европы, затем Восточной Европы и наконец России.

Эта идея развивалась на протяжении всего XIX века. Постепенно романтическая реакция на универсализм Просвещения позволила Германии влиться в общий культурный поток и восполнить существующие пробелы благодаря очагам цивилизации, коими выступали Франция в интеллектуальной сфере и Англия начала промышленной революции в экономике.

Со временем теория становилась все более состоятельной. Когда Александр II в 1861 году отменил крепостное право, мир отметил, что Пруссия приняла аналогичные меры на полвека раньше, в 1807 году. В свою очередь, введение парламентаризма в России после неудачной революции 1905 года последовало спустя десятилетия после первых выборов в германский парламент — рейхстаг.

Премьер-министр Великобритании Генри Палмерстон во второй половине XIX века первым сформулировал «систему двух и трех»: две либеральные морские державы (Франция и Великобритания) противостоят трем северным монархиям, континентальным и автократическим (Пруссии, Австрии и России).

Позже структура градиента становится более тонкой. Срединная Европа, образованная Германией и Австро-Венгрией, считается промежуточным звеном между Францией и Великобританией, стоящих на вершине цивилизации, и Россией, которая, по разным оценкам, находится на низшей ее ступени или даже еще не вступила на цивилизационный путь.

Как отметил Мартин Малиа, «если странные кириллические буквы, которые так забавляли Льюиса Кэрролла, являются первым характерным признаком России и ее главным отличием для западного путешественника, давайте не забывать, что в то же время (и даже в 1950-е годы) немецкая Срединная Европа пользовалась готическим шрифтом, который выглядел довольно странно с точки зрения западноевропейцев, привыкших к латинице. Эти три шрифта (латинский, готический и кириллический) весьма наглядно отражают три части европейского западно-восточного градиента»[216].