— Живой?! — Сергей отошел от стола, чтобы батюшка получше разглядел его сегодняшнее состояние, но, не удержавшись на ногах, буквально упал в свое стоявшее за спиной кресло.

— Это — живой? Смотрите… Лучше сморите, батюшка. Пожелали бы вы врагу своему такой жизни? Пожелали бы?

— Нет. А роптать бы не стал. Бог по силе крест налагает.

— Ждал, скажете, «за грехи».

— И за грехи тоже.

— Не было у меня таких грехов.

— Потому и живы остались.

Ольга не выдержала:

— Хватит! Ему сейчас нельзя волноваться.

— Нравятся мне эти советы, — снова вскинулся было Зотов, но тут же упал снова в кресло. — Ещё бы сказали — как? Ничего не делать? Молиться? Бога благодарить? — Подъехал в кресле вплотную к отцу Дмитрию. — За грехи, значит? Согласен, сейчас пусть за грехи. А за какие грехи в детдом? Сколько мне тогда было, Бова? Восемь месяцев?

— Давай придерживаться фактов. В детдом тебя отдали, когда у неё со здоровьем полная безнадега выяснилась.

Повисла долгая напряженная тишина.

— Ты мне об этом не говорил, — растерянно пробормотал Зотов.

— Рано или поздно пришлось бы. Родных у неё ни души. К какой там сестре Николай рванул — полная туфта. Поэтому и отсутствует в настоящий момент. А насчет «с кем?» — полная неизвестность. Ни единого мало-мальски правдоподобного свидетельства. Землю рыл. Полная безнадега.

Снова зависло напряженное молчание. Сидящие за столом, казалось, боялись даже пошевелиться. Наконец Зотов вместе с креслом резко развернулся к Ольге.

— Если родишь мне сына… Даже не от меня… Я его всё равно признаю. Пусть будет Сергей Сергеевич Зотов. Пацан ни при чем.

— Принимаю к сведению, — не очень внятно восприняла его предложение Ольга.

— Награду действительно огромную обещали? — почему-то заинтересовался Вениамин.

— Нормальную, — буркнул Бова, подливая себе недопитое шампанское. Закончив, поинтересовался: — С чего бы этот неожиданный интерес? Имеются какие-нибудь догадки?

— Что интересно, как убийство или воровство какое — в обязательном порядке свои. Либо сосед, либо родня. Жена, например, тоже не исключается, — выдвинул неожиданную версию Вениамин.

— Это когда бытовуха, — не согласился Бова. — А в данном случае политика и деньги.

— Один хрен, — не сдавался Вениамин. — Раз политика, значит, деньги, раз деньги, значит, свои.

— Например, я, — поддержала версию Вениамина Ольга.

— А чего? Я бы в первую очередь интерес проявил, — согласился Вениамин.

— Да не слушайте вы его! — вмешался в нелепый, по его мнению, разговор Федор Николаевич. — Балабол — балабол и есть.

— Одного тебя, что ль, слушать? — огрызнулся Вениамин. — Привык лекции читать…

— Ей это по многим причинам невыгодно, — встрял в затронутую тему и Зотов.

— И на том спасибо, — поклонилась Ольга.

Со своего места поднялся отец Дмитрий.

— Если позволите, я тоже предложу тост.

— Искренне будем рады, — поддержал Бова, вспомнив про свой временный статус тамады. — Просим, просим!

— Я следующая, — объявила Ольга.

— Великолепно! — радуясь, что гнетущая атмосфера начинает принимать привычные очертания делового товарищеского застолья, весело одобрил Бова. — Просим, отец Дмитрий.

— Догадываюсь, какой тост предложит сейчас глубокоуважаемый батюшка, — улыбнувшись, предположил Зотов.

— Если угадаешь, обязательно включим этот эпизод в будущую книгу, — пообещал Бова.

— Будет предложено простить врагов и не судить ближних. Ибо сами грешники и не ведаем, что творим. Я прав?

Отец Дмитрий согласно наклонил голову.

— Браво! — одобрил развеселившийся Бова. — Поэтому ты шеф, а мы вокруг и около.

— Хотите что-то добавить? — спросил Зотов у продолжавшего стоять отца Дмитрия.

— Самое трудное в жизни любить и прощать. «Гнев человека не творит правды Божьей», — тихо, словно самому себе, произнес отец Дмитрий и сел, так и не пригубив, и даже отодвинув от себя стакан.

— С божественной высоты судите? — прервал снова воцарившееся молчание Зотов.

— Хотелось бы с высоты, но не получается. Может быть, более вашего грешен, — неизвестно в чем признался отец Дмитрий.

— Предлагаю выпить за грешников! — неожиданно предложила Ольга. — За твоего отца, Сережа. Маму ты с помощью Бовы, кажется, отыскал, а в графе «отец» по-прежнему прочерк. А ведь он в обязательном порядке был в наличии. И наверняка не промах, если сумел подвигнуть на плотский грех такую выдающуюся женщину, именем которой назвали сумасшедший дом.

— Районный профилакторий для сельских тружеников! — обидевшись на показавшуюся ему несправедливость, выкрикнул Федор Николаевич.

— Не усматриваю принципиальной разницы. Пью за настоящих мужиков. Каждая баба мечтает именно о таком мужике. Во сне видит.

— Ты тоже? — спросил Зотов.

— А я что, не баба? Хоть и плохонькая.

Выпив, она развернулась к Вениамину:

— Маэстро, вальс!

— Так я все больше старые, не модные, — растерялся Вениамин.

— Сойдет и старый, — согласилась Ольга.

При вздрагивающем свете свечей выглядела она весьма впечатляюще, и даже соблазнительно. Даже отец Дмитрий поневоле залюбовался. А Ленчик тот и вовсе рот разинул. Вениамин, с неохотой взявший было в руки гармошку, оглядел собравшихся, и вдруг, словно решившись на что-то, уверенно растянул меха и заиграл какой-то никому не известный вальс. Ольга картинно проделала несколько танцевальных движений в согласии с зазвучавшей музыкой и остановилась перед отцом Дмитрием.

— Мне кажется, батюшка, не такой уж большой грех потанцевать с женщиной, которая оказалась совершенно никому не нужна. Хотя бы для утешения. Вы же должны помогать несчастным и одиноким. Помогайте. Вам ведь не запрещают танцевать?

— Не запрещают, — неуверенно промямлил батюшка и сразу же добавил: — Но я не танцую.

— Совсем? — удивилась Ольга.

— Совсем.

— А как же вы познакомились со своей матушкой?

— У меня нет матушки, — пробормотал отец Дмитрий.

— Странно. Я где-то слышала, что у каждого из вас обязательно должна быть матушка. Значит, ещё будет.

— Знаете, а я хотела бы стать матушкой. Слово какое хорошее — «ма-ту-шка». Я бы готовила вам обед, гладила рясу, или как это называется… Смотрите, она у вас запачкалась. Давайте почищу… — попыталась было стереть грязное пятно.

Отец Дмитрий испуганно отодвинулся от неё.

— Не краснейте, отец Дмитрий, — засмеялся Зотов. — Любит дурака повалять. Та ещё стервочка.

— Я знаю. Знаю, что дурака… — ещё больше засмущался отец Дмитрий.

— Он прав, — согласилась и склонила в притворном покаянии голову Ольга. — Я та ещё стерва. За калеку вот выскочила. Он же чуть не вдвое меня старше. Седой уже, а я его соблазнила. От его друга и к нему. За красивой жизнью подалась.

— Не передергивай. Инициатива была полностью с моей стороны. Силой, можно сказать, умыкнул, — возразил Зотов, пытаясь перехватить инициативу разговора.

Поскольку все это время Вениамин продолжал наигрывать на гармошке какой-то неразборчивый старый вальсок, а Ольга по-прежнему стояла перед отцом Дмитрием, тот наконец не выдержал.

— Правда, не танцую. Не умею.

— Что ж, как говорится, Бог подаст, — развела руками Ольга. — Придется танцевать в одиночестве. В полном соответствии с окружающей действительностью. Маэстро,