Одежда министров Камеамеа, состоящая из одного только фрака, гораздо предпочтительнее. Мода здесь владычествует до такой степени, что даже люди низшего сословия считают необходимым иметь что-либо из европейской одежды; поэтому и встречаешь на этих островах самые смешные фигуры: иной ходит в одной рубашке, другой в панталонах, а третий щеголяет в одном жилете. Нет сомнения, что американцы скупают в своих городах все вышедшие из моды платья и продают их здесь с большим барышом. Один из моих гостей имел на себе предлинный фрак с пуговицами величиной в чайную чашку, которым он беспрестанно любовался.

Женщины совершенно закутываются в материю (тапа) собственного произведения и только на шее имеют шелковый платок; одна г-жа Юнг, будучи женой европейца, одевается по-европейски в богатые китайские шелковые ткани. Ее приятное лицо и весьма скромное для полудикарки обращение особенно нам понравилось; напротив, супруга Кареймоки, женщина высокого роста и чрезвычайно крепкого и плотного сложения, была и в лице, и в поступках весьма мужеподобна.

Из-за тесноты каюты я велел приготовить стол на шканцах; но все усиленные старания наших поваров дать сандвичанам высокое понятие о русском пиршестве были тщетны, ибо они ничего не ели. К несчастью, я не знал, что свинина должна быть освящена в мурае; по этой самой причине не только свинина, но и все прочие кушанья были табу, поскольку они приготовлены на том же огне. Итак, гости мои, сидя в своих смешных нарядах, остались тощими зрителями европейского обеда, пока наконец, по моим настоятельным просьбам, не решились покушать сухарей, сыра и плодов; вино и водка, казалось, не были табу, ибо рюмки часто опоражнивались. Надо сожалеть, что островитяне страстно преданы употреблению крепких напитков; европейцы не преминули распространить и здесь этот яд и подать дурной пример.

Весьма легко выпивают они разом целую бутылку рому и могут выдержать невероятно большое его количество. Дамы, которые в присутствии мужей не могли ничего есть, с тем большим усердием налегали на вино. Корабль понравился всем, особенно Кареймоку, который рассматривал все с бо́льшим вниманием. Прекрасно написанный портрет моего отца, висевший в каюте, ввел всех моих гостей в большое заблуждение: они посчитали его за живое существо и только прикосновение уверило их в обратном. Хорис показал им портрет Камеамеа, которого они немедленно узнали и которому чрезвычайно обрадовались (когда на острове стало известно, что мы имеем Камеамеа на бумаге, то нас ежедневно посещало множество людей, желавших его видеть). В 4 часа гости оставили корабль и были весьма довольны моим приемом, особенно потому, что я старался вознаградить неудачу моего обеда разными подарками.

Сегодня с закатом солнца наступает для Кареймоку и знатнейших дворян табу, продолжающийся одну ночь и два дня. Здесь чем знатнее кто-либо, тем более строгие обязанности возлагаются на него; с каждым полнолунием и новолунием наступает такое табу: как только солнце склоняется к закату, они идут в мурай и выходят оттуда только по прошествии назначенного срока. Шамиссо получил от Кареймоку позволение оставаться в мурае во все продолжение табу; нет сомнения, что он первый европеец, которому это удалось.

Посещение Кареймоку уверило жителей в моем миролюбии, так что я без всякого опасения свободно мог осматривать остров. Как только гости мои оставили «Рюрик», я отправился в Гана-Руру, где жители обращались весьма скромно и радовались, когда я из любопытства входил в их дома; все домашние собирались вокруг меня, подносили мне разные закуски, много говорили и забавлялись, как дети. Ни в какой хижине нет недостатка в курительных трубках, и курение табака здесь, кажется, главнейшее наслаждение. Дома в Гана-Руре, стоящие в иных местах один подле другого в прямых и длинных линиях, а в других рассеянные, похожи на дома Овайги. Несколько поселившихся здесь европейцев построили себе дома, которые образуют, так сказать, середину между нашими и тамошними строениями. Испанец Морини, построивший здесь каменный дом, может быть рекомендован каждому посещающему о. Вагу; он развел тут многие полезные растения и заботится об их преуспевании; доныне он один имеет значительные стада быков, коров и овец, у него имеются также лошади, полученные из Америки.

Во внутренности острова водится много рогатого скота, давно уже привезенного сюда европейцами; он размножается здесь, как меня уверяли, очень сильно, но до такой степени одичал, что на него охотятся в горах. Лет уже около 30 живет на этом острове один англичанин, по имени Гомс (который раньше занимал место Кареймоку), честным поведением заслуживший всеобщее уважение. Все поселяющиеся здесь европейцы женятся на сандвичанках; поэтому и вероятно, что со временем племя коренных здешних жителей вовсе исчезнет[103].

Я было намеревался войти в крепость, но часовой закричал мне «табу», и я должен был возвратиться; впоследствии я узнал, что вход в нее запрещен каждому иностранцу. Кареймоку имеет пребывание в крепости, в которой все еще продолжаются работы; так как здешние уроженцы в такой постройке неискусны, то в коменданты определен англичанин Георг Беклг, который прежде служил на купеческом корабле; крепость четырехугольная, стены имеют две сажени в вышину, построены из кораллового камня. Я посетил Юнга, который дал мне прочесть письмо английского короля к Камеамеа, привезенное Вилькоксом из порта Джексон. Письмо это написано на английском языке; Камеамеа почтен в нем титулом величества.

Главное содержание его состояло в следующем: Георг, король английский, изъявляет его величеству, королю Сандвичевых островов, искреннюю свою благодарность за присланный ему на фрегате «Корнваллис» плащ из перьев. Он уверяет его в своей дружбе и покровительстве и извещает, что всей английской морской силе дано повеление оказывать всякое уважение кораблям, носящим флаг его величества короля Камеамеа. В заключение упоминается о корабле, строящемся для него в порту Джексон, и о подарках, отправленных его величеству. Из письма видно, что Камеамеа признан английским правительством настоящим королем. Все бумаги, получаемые им, отдаются на сохранение Юнгу, который пользуется особой доверенностью короля и уважением его народа.

Солнце приближалось к закату, когда я проходил мимо мурая, в который только что вошел Кареймоку в сопровождении Шамиссо и нескольких «гери». Мурай этот, находящийся в небольшом расстоянии от Гана-Руры, построен наскоро, поскольку жители разрушили старый мурай, оскверненный вторжением людей Шеффера. Ярость их тогда была безгранична; если бы Юнг не вступился, то нет сомнения, что подчиненные Шеффера заплатили бы жизнью за свой дерзкий поступок.