Султан не заставил себя долго ждать, и на следующий день пил чай в тенистом саду, который располагался вокруг скромного двухэтажного особняка директора ресторана. Сначала, как и полагалось, справились о здоровье близких, потом поговорили о погоде, о видах на урожай хлопка, которым славилась республика, а когда разговор зашёл о детях, Султан Рашитович перешёл к главному. Посчитав, что все условности соблюдены, он без лишних слов предложил Юсупу отдать его старшую дочь Лейлу в жены своему племяннику Хасану.

Спешка в таких делах непозволительна, поэтому Юсуп сначала пригубил из пиалы чай, потом, прикрыв глаза, задумчиво покачал головой. Гость не торопил с ответом, так как знал, что для Юсупа это будет непростым решением. Род Мадуевых был старейшим и уважаемым в республике, да и положение Султана Рашитовича сулило Юсупу большие выгоды, но в своих мечтах он видел дочь замужем за сыном достопочтенного Абдуллы Магометова, который занимал высокий пост в министерстве торговли республики.

Наконец Юсуп поднял глаза на собеседника.

– Я знаю наши законы, уважаемый Юсуп! – перебил Султан открывшего рот хозяина дома. – Поэтому калым будет внесён, как и положено, об этом уважаемый можете не волноваться.

– Породниться с Вами для меня большая честь, уважаемый Султан Рашитович, – наконец произнёс отец невесты, мысленно решив, что у сына министерского чиновника, как и прежде, будет достойный выбор в виде троих незамужних сестёр Лейлы.

На следующий день Султан Рашитович передал племяннику ключи от новенькой, купленной месяц назад «Волги», и велел отогнать её к дому Юсупа.

– Можешь брать Лейлу в жены, отец не против, – сказал с улыбкой Султан опешившему юноше.

Хасан не знал, радоваться ему или огорчаться, но, как и положено, горячо поблагодарил дядю за царский подарок. Лейла не была красавицей: маленький рост и болезненная худоба делали её мало привлекательной. Хасан знал, что если он откажется взять Лейлу в жены, то нанесёт смертельную обиду как своим родственникам, так и родственникам Лейлы. Поэтому через месяц, после шумной свадьбы, лейтенант Мадуев вместе с молодой женой убыл к новому месту службы – на общевойсковой полигон со странным название Прутбой. В родной город старший лейтенант Мадуев вернулся через четыре года, когда в Высшем военном училище противовоздушной обороны появилась вакансия заместителя начальника штаба. Султан Рашитович приложил немало усилий, чтобы это место досталось племяннику.

Военное училище располагалось на окраине города, поэтому следующие тринадцать лет Хасану приходилось добираться до места службы в переполненном трамвае. На четырнадцатом году службы в училище его назначили заместителем начальника по учебной части и закрепили за ним персональную машину. Теперь полковник Мадуев добирался до места службы с комфортом. Когда его племяннику Магомету Мадуеву исполнилось семнадцать лет, он стал курсантом военного училища. Магомет не блистал знаниями, но авторитет полковника Мадуева и фамилия абитуриента оказали на приёмную комиссию сильное впечатление.

С первых дней службы Магомет посматривал на сослуживцев свысока. Он был местный, а местные, по неписаным законам, диктовали на курсе свои условия. Всё это сильно попахивало «дедовщиной», но были и положительные моменты: так, в первый же месяц обучения в училище всех иногородних курсантов отучили ругаться матом. Если быть точнее, отучили ругаться матом не полностью, но упоминать в бранных выражениях мать категорически запрещалось. Тому, кто рискнул употребить выражение «твою мать…» грозили крупные неприятности. Драться с «местными» не рекомендовалось, так как виновником драки всегда признавался иногородний курсант, который отчислялся в войска для дальнейшего прохождения службы в качестве рядового.

Но через полгода ситуация на курсе резко поменялась. После первой зимней сессии почти все курсанты из «местных» были отчислены, кто за регулярные нарушения воинской дисциплины, кто за неуспеваемость. Сам Магомет попал в неуспевающие: из четырёх экзаменов два он успешно «завалил», и если бы не покровительство дяди, то убыл бы вместе с земляками на далёкий российский север, где в забытых богом и командованием заполярных гарнизонах очень нужны сильные солдатские руки. Бывшие «местные» сразу перешли в категорию «приезжих» и быстро научились есть свинину и откликаться на интернациональное обращение «чурка».

После зимней сессии на роль неформальных лидеров выдвинулись курсанты, пришедшие в училище из армейских рядов. Некоторые из них, в основном бывшие пограничники, имели боевой опыт. Магомета быстро поставили в общий строй и лишили привилегий, которые ему незаконно даровала местная прописка. Однако Магомет продолжал частенько перелезать через высокий каменный забор и уходить домой на ужин, то есть в «самоволку».

Однажды вечером Магомет, как всегда, перелез через забор и спрыгнул на тротуар. Было темно, и он не видел комендантский патруль, зато патруль его видел хорошо. Магомет попытался рывком оторваться от патрульных, но солдаты из комендантского взвода очень хотели в краткосрочный отпуск, поэтому бегали быстро. Ему профессионально заломили руки и сняли ремень, потом окончательно скрутили и отобрали документы. Такому унижению Магомет ещё не подвергался. Кровь ударила ему в голову, и он, брызгая слюной, в нецензурных выражениях стал насылать проклятья на головы начальника патруля и всей комендатуры.

Ему дали десять суток ареста, хотя за оскорбление старших по званию могли отдать под суд. Эти десять суток поменяли мировоззрение Магомета коренным образом. Он понял, что пустое бахвальство и позёрство вредны для карьеры и здоровья. Больше он ни на кого и никогда не смотрел свысока, потому что это была недооценка противника, а, как учили на кафедре тактики, недооценка противника ведёт к поражению. После того, как Магомет отбыл все десять суток ареста, его вызвал к себе в кабинет полковник Мадуев и устроил форменную головомойку.

– Позор! Какой позор: курсант Мадуев на гауптвахте! – кричал полковник. – Я тебя этому учил? Так ты платишь мне за доброту! Ещё раз уйдёшь в «самоволку», я тебя лично под суд отдам!

– Не могу я… – повесив голову, пробормотал Магомет.

– Чего не можешь? – снизил тон разъярённый родственник.

– Свинину есть не могу, а в курсантской столовой всё готовят на свином сале.

– Будешь жрать! Ещё как будешь! – снова вспылил полковник. – Я в курсантские годы ел, и ты будешь!

– А как же Коран? – пробубнил Магомет и тут же пожалел о сказанном.

– Мальчишка! – взревел Мадуев. – Ты меня учить вздумал! Пока ты в армии, можешь считать устав Кораном, а в уставе про свинину ничего не сказано.

После этого разговора Магомет вынужден был подчиниться воле родственника, который к тому же был старшим по званию. Через полгода Магомет с удовольствием уплетал украинское сало, которым его угощали хохлы-однокурсники, утешая себя при этом, что именно этим боком свинья лежала к солнцу.

Через четыре года учёбы выпускник Магомет Мадуев имел твёрдые жизненные убеждения, сильное натренированное тело и диплом о высшем военном образовании. С таким багажом после распределения он должен был убыть в технический дивизион, располагавшийся на самой южной оконечности республики, городе Мары. Однако время было беспокойное, а близость афганской территории не сулила ничего хорошего, поэтому дядя снова подключил все связи, и племянник убыл для дальнейшего прохождения службы в штаб зенитно-ракетной бригады, располагавшейся в ста километрах от Баку, в городе Мингичауре.