Я заебала тобой Юлю. Я заставила её прочитать все твои книги. (Юля — её подруга.)

Я часами выуживала из интернета все твои фотографии и всю информацию о тебе.

Меня выгнал препод по литературе с экзамена, потому что вместо сдачи я развела дискуссионный клуб на тему тебя.

Зато на экзамене по истории, наоборот, я получила «отлично», разведя клуб.

Причём я не собиралась жить с тобой или что-то подобное. Т. е. я не считала, что влюблена, я считала себя неким мессией.

Твой телефон был у меня за год до нашего знакомства. Я заебала всех в поисках твоего телефона. В итоге даже нашла, перерыв весь интернет. Какой-то посторонний мужик дал мне. Дал, потому что не выдержал, — заебала.

Я настолько ебанутая, что даже делала моноспектакль про тебя. Ещё умудрилась и выступить с ним.

Ну а теперь я заебала тебя.

Я параноик. Наверное, нужно заканчивать тебя любить, или как это назвать. Стыдно было признаться, но хоть диагноз ясен».

Я ответил ей на её послание моим посланием к ней. Из комнаты в комнату.

Лола!

По твоему письму судя, ты тотально ничего не понимаешь. Ты зацикленный на себе эгоист. Тебе вынь да положь любовь, внимание, всё, обслугу 24 часа в сутки.

Любовь для меня не вся жизнь, но лишь часть её… Я ей предаюсь, когда могу и хочу охотно, но я не молюсь на неё осатанело. Она для меня куда меньше желания подчинить себе этот мир, например. Я не вишу ни на ком, с требованием «дай любви!», и не хочу, чтоб мне впивались в горло, истерически требуя: «Дай!»

Моя жена требовала, чтоб я принёс свою жизнь в жертву нашим детям, ты, фактически, требуешь, чтоб я принёс свою жизнь в жертву тебе. А взамен я буду, видимо, иметь пожизненное право готовить тебе еду, развлекать разговорами, выгодно оттенять тебя своей персоной, а ты будешь сжимать меня в своих душных объятиях.

Извини, подруга, у меня на себя другие планы. И у меня есть партия и народ, которым я кое-что должен. И моя страна, да пусть не звучит это пышно.

Ты не умеешь и не хочешь быть равным партнёром, ты хочешь быть невыносимым грузом, чтоб нельзя было тебя не заметить, такую тяжесть.

Твои взгляды на мир не выдерживают никакой критики. Чтоб добиться чего-то в жизни (чего хочешь), нужно работать, а вовсе не продаваться. Сотни тысяч людей делают сами себя не продаваясь (я один из них), и женщин среди этих людей полно. Те небольшие деньги, которые тебе нужны на учёбу, можно заработать, и ты их заработаешь. Чего ты корчишься в надрыве! Тебе 23 года, у тебя всё впереди, у тебя, главное, есть время. Это у меня его мало.

Я тебе сказал: я — солдат по натуре своей. А ты, как обоз, который тащит назад. Солдат не может возиться с обозом бабья. Когда мы познакомились, я не углядел, не понял, что ты такая тяжёлая, во всех смыслах. Извини.

Э.Л.

Из этого обмена корреспонденцией видно, что она дала диагноз себе, и я дал ей диагноз: обоз. И было высказано моё командирское решение: «Солдат не может возиться с обозом бабья».

Письмо было написано ровно в середине сентября. В тот же вечер я вызвал к себе Дмитрия. Серьёзный и бравый футбольный фанат, активист партии с пятнадцатилетним стажем, был, по сути дела, как бы старшиной среди моих охранников. И я вызвал Лолу Вагнер. И объявил им двоим моё решение:

— К первому октября, то есть через две недели, Лола Вагнер должна покинуть квартиру 53.

— Дмитрий, я поручаю тебе операцию по выдворению госпожи Вагнер из квартиры.

Жестоко? Всё жестоко в жизни. Она бы меня съела, и ещё бы оттопталась на моих останках. Хорошая bad girl, вся состоящая из чёрной энергии.

1 октября она выселилась. Пришла машина, её погрузили. Я оказался в это время дома, она хотела прорваться ко мне попрощаться. Старший и неумолимый Дмитрий её не пустил.

«Незачем. Ни к чему это, Лола. Шеф не хочет».

Она уронила слезу и уехала. Прошли два года, но она присылает мне время от времени электронные послания. То злобные, то элегически ласковые.

Одно начиналось так: «Сегодня ночью я приду к тебе с топором и разнесу твою ёбаную дверь. Я ведь знаю, где ты живёшь».

Жизнь хлопает дверьми, гудит автомобилями, везущими в утренней тьме тушёнку и макароны в города, девки шуршат чулками, медленно вянут их упругие тела, пацаны подтачивают своё здоровье трудом и алкоголем, пенсионеры в полусне от лекарств, стучатся в двери утренних аптек. Солдаты едут в холодных грузовиках под тентами, туда, куда их послали командиры… Опера сидят в тёплом автомобиле чуть в стороне от моих окон, так что могут наблюдать подъезд. Контролировать меня…

Я ещё сплю, но и сквозь сон слышу, как они опять включили свой мотор. Иначе замёрзнут, модники, в своих тонких ботинках или кроссовках. Всю ночь они стоят здесь, а зачем — неведомо. Есть, видимо, некий приказ. Вдруг я вспоминаю, что на сегодняшний день назначен «День несогласных». Формулу придумал я: появиться там, где нас не ждут, объявив о месте проведения акции в последний момент. Сбор назначен в метро. Теперь понятно, почему целую ночь работает мотор под моими окнами…

Выдвинуться я решил рано, часов в восемь. Скоро приедут охранники. Я встаю. Пытаюсь увидеть машину оперов из окна. Не удаётся. Они умело встали так, что стоят рядом, но из окон их не видно. Но слышно. Знают ли они о том, что их слышно?

Не обязательно знают. Я готовлю себе кофе. Иду в самый старый в мире туалет с ржавым насквозь сливным бачком под потолком и думаю всё то же, что и каждое утро: «Этому бачку позавидовал бы Марсель Дюшан». Приходят охранники.

— Эдуард, снаружи две машины оперов.

— Знаю, всю ночь мотор работал. Не получилось их перехитрить, мы-то думали, они раньше двенадцати не выдвинутся.

— Попробуем что-нибудь придумать. Мы оставили «Волгу» на набережной. Пусть думают, что мы отправились на прогулку… Военная хитрость.

— Так они и повелись на вашу хитрость. Они, может, и не очень умные, каждый из них, но их учат методике, а когда применяешь методику, то шансы увеличиваются.

Мы выходим. Идём не спеша. Из джипа нас прямо в упор, через стекло, фотографируют. Вот наглецы. Правда, толстомордый с фотоаппаратом всё же замешкался, видимо, не ждали, что мы выйдем не к автомобилю, они ждали прибытия «Волги».

Идём, как ни в чём не бывало вдоль длинного «моего» дома. Выходим на Нижнюю Сыромятническую и сворачиваем к набережной.

Я: Надо же, на джипах теперь наружка работает.

Михаил: Видимо, личный автомобиль кого-то из оперов. Сегодня воскресенье.

Я: А как они проехали через шлагбаум? Ключ же надо иметь.

Илья: Эдуард, это же опера. Кто им откажет!

На набережной подрагивает наша «Волга». Бампер в бампер за ней работает мотором второй автомобиль оперов — «Форд» отечественной сборки. Затемнённые стёкла.