Я: И в воскресенье в покое не оставят. Вот она, жизнь оппозиционного политика в Российской Федерации…

Садимся в «Волгу», отъезжаем по набережной в сторону «высотки» на Котельнической.

Михаил (оглядевшись в заднее окно): Если бы хотели взять, уже взяли бы. «Форд» едет у нас на хвосте.

Водитель: Можно, я его сброшу?

Я: Давай, попытайся. Там у них ещё джип должен сзади идти.

Михаил (вглядываясь в заднее окно): Джипа нет. Зато идёт серебристая «десятка». Сейчас проверим, по нашу ли душу…

«Волга» резко ныряет вправо, мимо стройки, потом влево, прямо, и мы выкатываем на бульвары, они пустые. «Форда» не видать.

Водитель: Хэ-хэ, а вот им лысого!

Илья: Погоди, ещё вынырнут.

Я: У меня такое ощущение, что я живу вне закона. Что я только и делаю, что нарушаю закон. «Крёстный отец, не меньше!».

Михаил: Вы, Эдуард, просто едете в автомобиле отечественного производства Горьковского автозавода марки «Волга». Сегодня воскресенье. У вас прогулка.

Я: Ну да, а за мною, как минимум, несутся два автомобиля наружного наблюдения, и в каждом по три мордастых гаврика, если не по четыре.

Водитель: Вот и серебристая «десятка».

Михаил: Сейчас мы тут попробуем кое-что. На хитрую задницу есть с винтом… (Вынимает мобильный и набирает номер.) Ты подъезжай к «Атриуму» у Курского вокзала и смотри нас там. Открой дверь, подъедь, и мы к тебе пересядем. (К нам) Лёха подъедет, и мы пересядем к нему.

Водитель: И что это даст, они по рациям передадут наш номер? Поехали уж со мной!

На Садовом кольце, у Курского вокзала нас уже ждёт Лёха на «Форд-Фокусе». Наш водитель резко тормозит, и мы в темпе пересаживаемся в машину к Лёхе. Лёха отсидел год по делу о «захвате» Администрации президента. «Волга» и «Форд-Фокус» по-быстрому и в разные стороны улепётывают с Садового кольца.

Мы опять на набережной.

Михаил (оглядываясь в заднее окно): Появился старый знакомый джип. Таким образом, пацаны, с нами работают серебристая «десятка», «Форд» и джип, три автомобиля. У меня есть план, как освободиться от хвоста.

Я: Давай, реализовывай, у нас мало времени.

Михаил дотягивается с заднего сиденья до уха водителя. Объясняет. Слышен только бубнёж.

Михаил (Илье): Илья, ты сейчас выскочишь, станешь на Земляном Валу, помнишь, там есть ступени и ход сверху со двора, где у нас гараж был, найдёшь бомбилу. Стой, мы сверху бежать будем, прыгнем к тебе. Скажи бомбиле, что опаздываем.

Илья выскакивает на ближайшем перекрёстке. Он операм не нужен, их задача следить за мной, его не останавливают.

Через некоторое время Лёха подводит «Форд-Фокус» к краю тротуара на улице Воронцова Поля. Справа от нас — въезд во двор, где у нас был гараж. Лёха выключает мотор. За нами нагло, всего лишь через метров десять, причаливает к тротуару серебристая «десятка».

Михаил (глядя в заднее окно): А вот и джип стал туда дальше.

Мимо нас проезжает «Форд-Фокус», третья машина с операми. Прижимается к тротуару далеко впереди.

Я: Зачем им столько наружки?! Зря народные деньги разбазаривают. Я такого внимания не стою, да и вы не стоите, при всём моём к вам уважении…

Михаил: Они, Эдуард, думают иначе.

Я: Чего ждёте?

Михаил: Сигнала от Ильи.

Сидим. Проходит минут пятнадцать. У Михаила наконец в куртке трепещет телефон. Он достаёт телефон не спеша. Подносит к уху.

Михаил: Ага. Ага. Понял. Открой двери. (Поворачивается к Лёхе.) С богом! Поехали, Алексей!

Лёха заводит мотор, и мы срываемся с места. На глазах изумлённых оперов тормозим у въезда во двор. Серебристая «десятка» проскакивает мимо. Лёха резко бросает машину во двор и рулит там на большой скорости, сворачивая налево. Останавливает «Форд». Михаил и я выскакиваем и бежим что есть сил влево и в глубину двора. Там есть лестница, достигнув её, мы, как можем быстро, сбегаем вниз по её маршам, последний марш, — и мы на Садовом кольце, улица Земляной Вал. От потрёпанных красных «Жигулей» нам машет Илья. Влезаем на заднее сиденье.

— Гони! — кричит Илья водителю, это пожилой азербайджанец. — Опаздываем! Опаздываем!

Никто за нами не едет.

Михаил: Хэ, взъебут их сегодня начальники.

Такие вот труды и дни у нас. Не всегда мы хитрее оперов. Чаще всего нам не удаётся оторваться от слежки. Оно и понятно, у них богатая организация, у нас бедная, да ещё и преследуемая.

А потом Надежда Ивановна и её муж Анатолий решили продавать квартиру. Они явились ко мне как обычно за квартплатой; сели в моём кабинете на обычные, строго субординированные ими же места. Он — на заднем плане, в одном из двух больших чёрных кресел, описанных у меня за долги мэру Лужкову приставами. Она — у моего стола присела на офисный хлипкий стульчик со спинкой (производство IKEA). Выложила из клеёнчатой сумки замусоленную тетрадь. Я принёс из коридора всяческие счета и немногочисленные письма, адресованные им за время, прошедшее со дня их предыдущего визита, и Надежда Ивановна, в платке вокруг головы, стала подсчитывать, что с меня причитается за коммунальные услуги и телефон. Я в это время привычно разглядывал пару.

Они такие народные, что дальше ехать некуда. Они коренные обитатели Сыров и этого дома. Он до пенсии работал электриком на «Манометре», она — официанткой. У него морщинистое лицо худого простоватого мужика, не бледное и не красноватое, но чуть тонированное от времени. С её слов я знаю, что когда-то Анатолий пил и это послужило одной из причин, почему она утащила его из Сыров, в спальный район на окраину, в квартиру дочери, здесь, в Сырах, в этом же доме у него за годы образовалась опасная команда собутыльников. Анатолий — тихий, скрипучий мужик с неплохими руками. Надежда Ивановна — тип вечно воюющей с начальством женщины. Начальство постоянно пыталось оттяпать права и привилегии у Надежды Ивановны или у Анатолия, а она их отвоёвывала. На лето пенсионеры и она, и он устраивались подрабатывать в подмосковные детские лагеря, бывшие пионерлагеря. Я знал обычно все оттенки их производственных отношений с руководством пионерлагерей. Я узнавал их в осеннее время под шум дождя за окнами, в Сырах, излагались эти истории эмоционально. Почему в осеннее? Осенью они возвращались из детских лагерей.

Мне кажется, я этим простым людям нравился своей непримиримостью, я ведь тоже вечно воюю и воевал с начальством. Может быть, по причине интуитивной симпатии Надежда Ивановна все годы, что я у них арендовал, недобирала, я думаю, с меня какую-то сумму за квартплату, ведь хотя и убитая, квартира была большая, и располагалась, фактически, в центре города. Совершив подсчёт, Надежда Ивановна получила деньги, пересчитала их, потом, пожевав губами, нелегко произнесла: