litbaza книги онлайнСовременная прозаКнига смеха и забвения - Милан Кундера

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Перейти на страницу:

И Ян продолжал: — Пусть мне не говорят о мировой революции! Мы проживаем великую историческую эпоху, когда физическая любовь бесповоротно превращается в смешные движения.

На лице Пассера едва наметилась мягкая улыбка. Ян хорошо знал ее. Это была не улыбка радости или согласия, а улыбка терпимости. Они оба всегда были довольно далеки друг от друга, и когда подчас их различие проявлялось слишком явно, они быстро обменивались этой улыбкой, чтобы увериться: их дружбе ничто не угрожает.

11

Почему перед ним постоянно возникает образ границы?

Он объясняет себе это тем, что старится: вещи повторяются и с каждым повторением теряют частицу своего смысла. Или точнее сказать: каплю за каплей теряют свою жизненную силу, которую им давала иллюзия смысла. Граница, согласно Яну, означает максимально допустимую дозу повторяемости.

Однажды он присутствовал на спектакле: в разгар действия весьма даровитый комик ни с того ни с сего медленно и очень сосредоточенно принялся считать: «Раз, два, три, четыре…», произнося каждое число с видом глубокой задумчивости, словно оно ускользало от него, и он искал его в окружающем пространстве: «Пять, шесть, семь, восемь…» При слове «пятнадцать» зрители засмеялись, а когда он, все так же медленно и еще более задумчиво, подошел к сотне, от смеха и вовсе попадали с мест.

На другом представлении все тот же актер подсел к роялю и левой рукой заиграл аккомпанемент к вальсу: «трам-па-па, трам-па-па». Правая рука была опущена, никакой мелодии не звучало, только все время одно и то же «трам-па-па, трам-па— па», но он смотрел в публику таким выразительным взглядом, словно этот вальсовый аккомпанемент был великолепной музыкой, достойной умиления, аплодисментов и восторга. Он играл без устали, двадцать раз, тридцать раз, пятьдесят раз, сто раз все то же «трам-па-па, трам-па-па», и публика надрывалась от смеха.

Да, когда пересекаешь границу, звучит вещий смех. Но когда идешь еще дальше, еще и по ту сторону смеха, тогда что?

Ян представляет себе, что греческие боги в самом начале принимали страстное участие в приключениях людей. Потом они обосновались на Олимпе, смотрели вниз и хохотали. А теперь они уже давно спят.

И все-таки я думаю, Ян ошибается, полагая, что граница

— это линия, в определенном месте пересекающая человеческую жизнь, что она, стало быть, означает временной рубеж, определенную секунду на часах человеческой жизни. Нет. Я, напротив, уверен, что граница постоянно с нами, независимо от времени и от нашего возраста, что она вездесуща, хотя при одних обстоятельствах она ощутима больше, при других — меньше.

Женщина, которую Ян так любил, была права, утверждая, что с жизнью ее связывает лишь нить паутины. Достаточно самого малого, лишь легкого дуновения ветерка, чтобы вещи чуть сдвинулись, и то, ради чего еще минуту назад мы отдали бы жизнь, вдруг предстает полнейшей бессмыслицей.

У Яна были друзья, покинувшие, как и он, свою прежнюю родину и отдававшие все свое время борьбе за ее утраченную свободу. Все они уже изведали чувство, что узы, связывавшие их с родиной, не более чем иллюзия и лишь по какой-то инерции судьбы они все еще готовы умереть ради чего-то, что уже не имело для них никакого значения. Все они знали это чувство и в то же время боялись его знать, они отворачивали голову, чтобы не видеть границы и не соскользнуть (увлекаемые головокружением, словно манящей бездной) на другую сторону, где язык их терзаемого народа издавал уже бессмысленный шум, подобный птичьему гомону.

Если Ян для самого себя определял границу как максимально допустимую дозу повторяемости, то я вынужден его поправить: граница не результат повторения. Повторение — лишь один из способов сделать границу зримой. Линия границы прикрыта пылью, и повтор подобен движению руки, устраняющей эту пыль.

Я хотел бы напомнить Яну об одном знаменательном периоде в его детстве. Тогда ему было лет тринадцать. Много говорилось о существах, живущих на других планетах, и он носился с идеей, что на теле этих неземных существ больше эротических мест, чем у землян. Юнец, тайно возбуждавшийся при виде нагой танцовщицы на украденной фотографии, он пришел в конце концов к мысли, что земная женщина, наделенная лоном и двумя грудями, этой слишком простой троицей, по сути, эротически убога. Он мечтал о существе, имеющем на теле вместо ничтожного треугольника десять или двадцать эротических мест и предлагающем взору источники поистине неисчерпаемого возбуждения.

Тем самым я хочу сказать, что еще в середине своего весьма долгого пути девственника он знал, что значит быть пресыщенным женским телом. Еще не познав наслаждения, он мысленно достиг конца возбуждения. Он познал его исчерпаемость.

С самого детства он, стало быть, жил, не сводя глаз с этой таинственной границы, за которой женская грудь всего— навсего мягкий шар, свисающий с тела. Граница с самого начала была его уделом. Тринадцатилетний Ян, мечтавший еще и о других эротических местах на женском теле, знал о ней так же хорошо, как и Ян тридцать лет спустя.

12

Было ветрено и слякотно. У открытого гроба неправильным полукругом выстроилась траурная процессия. Там был Ян и были почти все его знакомые, актриса Гана, Клевисы, Барбара и, разумеется, семья Пассера: жена, рыдающий сын и дочь.

Обряд, казалось, подошел к концу, и двое могильщиков в поношенной одежде натянули веревки, на которых покоился гроб. В ту же минуту к могиле приблизился взбудораженный человек с бумагой в руке, повернулся лицом к могильщикам, поглядел в бумагу и стал читать по ней вслух. Могильщики, посмотрев на него, заколебались: не надо ли снова поставить гроб возле могилы, но потом все же взялись медленно опускать его в яму, словно решили избавить усопшего от прослушивания еще четвертого выступления.

Неожиданное исчезновение гроба озадачило оратора. Вся его речь была составлена в форме второго лица единственного числа. Оратор обращался к усопшему, убеждал его, соглашался с ним, утешал его и отвечал на его предполагаемые вопросы. Гроб опустился на дно ямы, могильщики вытянули наверх веревки и остались скромно стоять у могилы. Заметив, как настойчиво адресует им свою речь оратор, смущенно склонили голову.

Но чем больше оратор осознавал нелепость ситуации, тем сильнее притягивали его обе мрачные фигуры, от которых ему едва удалось оторвать взгляд. Он вполоборота повернулся к полукругу провожающих. Но и сейчас его речь, обращенная ко второму лицу единственного числа, звучала не лучшим образом, ибо казалось, что усопший скрывается где-то в толпе.

Куда было оратору девать глаза? Он испуганно уставился в бумагу и, хоть знал свой текст назубок, ни на мгновение не отрывался от него.

Всеми присутствующими овладело какое-то волнение, еще усиленное невротическими порывами* ветра, каждую минуту резко ударявшего в них. У папаши Клевиса шляпа была старательно натянута на темя, но ветер был таким порывистым, что внезапно сдул ее с головы и посадил между могилой и семьей Пассера, стоявшей в первом ряду.

1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?