Во дворе переругивались соседки – живность успела загадить двор так, что нужно тянуть шланг от колонки, чтобы все это смыть. Фатима и Гарик спокойно сидели над своей конфоркой и пили кофе. Бабушке Фатима поднесла чашку. Главный редактор выпила кофе и побежала на футбольное поле выбивать место под вновь прибывших животных.

– Нет мест! – кричал Алик. – Ты бы меньше свою газету распространяла!

– Люди добирались целый день ради этой выставки.

– Все добирались! Они опоздали! Что я, должен им свой двор и свою постель уступить?

– Сейчас они сидят на Ленина. И какают на Ленина. Они какают мне на голову! И это – не образное выражение!

Кое-как животные были выдворены со двора на Ленина и препровождены на поле, где Алик нашел для них стойло. Фатиме и Гарику выделили два койко-места в Доме культуры, между прочим, в отдельной комнате – красном уголке. Больше негде. Бабушка целый день брала интервью, руководила выдачей призов, писала репортаж, сбегала в типографию и приползла домой поздно вечером. Домой – это на Ленина. До Энгельса у нее не было сил дойти. И, конечно, первое, что она увидела – расположившийся во дворе скотный двор. Фатима опять колдовала над своей горелкой и опять поднесла бабушке травяной чай.

В гараже, который выделила им бабушка – не на улице же спать – они уже полноценно обустроились, Фатима прошлась по соседкам, дошла до склада-амбара и принесла постельное белье, посуду. Она даже занавески повесила на двери гаража с внутренней стороны. Чтобы было по-домашнему уютно.

– А почему вы здесь, а не там? – ахнула бабушка.

– Там нам совсем не понравилось. А здесь очень хорошо, – спокойно ответила Фатима и налила бабушке еще и парного молока с вечерней дойки.

За три дня, что шла выставка, все жильцы так сроднились с Фатимой и Гариком, так привыкли к скоту и птицам, к тому, что во дворе всегда пахнет чем-нибудь вкусным – Фатима оказалась знатной кулинаркой и кормила весь двор, – что даже не представляли, как жили без всего этого. Бабушка выдала всем животным специальный приз «за природное обаяние» и прикипела душой к трем гусятам. Когда они уезжали – произошло это не через три дня, а через неделю – провожали их всем двором. Бабушка выделила мешок комбикорма. Фатима подарила бабушке трех гусят.

Бабушка сначала очень обрадовалась подарку, а потом вся испереживалась. Куда девать гусят? Не на Ленина же их оставлять? Лучшим местом для выводка стал бы редакционный двор. Но как воспримет Руслан пополнение в семействе? Он уже был достаточно возрастным гусем, закоренелым холостяком. И тут вдруг на тебе – гусята. Но деваться некуда, и бабушка принесла пищащих гусят в редакцию. Руслан по привычке растопырил крылья и побежал встречать свою любимую хозяйку. Побежал – это сильно сказано, учитывая его вес. Затормозил Русик в последний момент, увидев в руках у бабушки не пойми что, да еще и пищащее. Бабушка осторожно спустила гусят на землю, и те начали носиться вокруг Руслана. Тот даже забыл, как крякать. Очумело смотрел на гусят, которые набросились на его персональную миску и начали лопать его еду. Следующие несколько дней Руслан находился в ступоре. Он боялся подойти к миске, почти не спал, не бросался к бабушке навстречу, выглядел плохо, похудел в печени.

– У него глаза такие грустные, даже не знаю, что делать, – жаловалась бабушка Варжетхан.

– У мужчин тоже глаза грустные бывают, когда ребенок в семье появляется. Ничего, потом привыкают, – ответила знахарка.

– Он не любит… детей.

– Тоже мне проблема. Мужчины тоже детей не любят, а потом так любят, что больше жен иногда любят.

Знахарка, как всегда, оказалась права. Началось все с того, что гусята замерзли ночью и стали прижиматься к Руслану. Тот позволил им к себе прижаться, но всю ночь сидел, выпучив глаза. Даже не шевелился. Утром он попытался удрать со двора, чтобы отоспаться, но гусята бросились следом. Руслан начал улепетывать. Гусята припустили что есть мочи. За неделю такой беготни Руслан похудел еще больше. Он так уматывался за день, что забывал поесть. И уже через три недели его было не узнать – Русик стал поджарым молодым гусем и не таким старым, как все думали. Он почувствовал себя отцом и защищал свой выводок так, как бабушку не защищал. Разомлев на солнышке, он смотрел на гусят, и бабушка могла поклясться, что его глаза лучились любовью.

Гусь Руслан тоже заслужил славу кавказского долгожителя. Сколько ему точно было лет – никто сказать не мог, включая местного ветеринара. Поскольку печень у гуся была изменена из-за пристрастия к вредной пище в виде грецких орехов, а другие органы оставались молодыми, видимо, тоже из-за питания, – на старости лет Руслан полюбил овощи и фрукты и старался не переедать, гусю можно было дать и пятнадцать лет, и все двадцать. Бабушка утверждала, что гусю не меньше двадцати пяти. Под конец своей счастливой гусиной жизни Руслан впал в маразм. Так считала Варжетхан. Если Русик видел еду – радовался и начинал есть. Если Руслана сажали в его «дом» – деревянный поддон, выложенный сеном, гусь тут же засыпал. Если его выпускали на траву, то он послушно «гулял». Он уже не шипел на посторонних и узнавал только бабушку.

– Главное, что здоров, – говорила бабушка.

– Он еще нас переживет, – смеялась Варжетхан.

Гусь умер в глубокой старости. Вроде бы гуси вообще столько не живут, сколько прожил Руслан. Бабушка очень переживала из-за утраты. Русика похоронили в дальнем углу редакционного двора. Больше домашних питомцев главный редактор не заводила.

Пожалуй, единственное качество, которое роднило бабушку с мамой, то есть родную мать и дочь, была легкость на подъем. Бабушка могла мгновенно сорваться с места и еще через два часа быть в другом конце республики. Она собиралась в командировку минут пять, не больше – ее походный чемодан всегда стоял в углу комнаты рядом с секретером. В нем – только смена белья, принадлежности личной гигиены, одно запасное платье. И куча газет – вышедших номеров ее газеты, журналов, выписанных из Москвы, детские книги, детские журналы, тоже выписанные из Москвы и отправленные бандеролью моей мамой, выкройки из модных журналов, советы по домоводству.

Бабушка не умела планировать. Если «материал» казался ей интересным, она без промедления собиралась в дорогу. Если требовалась помощь, тем более. Мама точно так же срывалась с места. Уезжала в другой город с одним чемоданом «навсегда», передумывала, возвращалась и уже через месяц опять уезжала «навсегда». Я не такая. Я вообще могу сиднем сидеть на одном месте.

– Хочешь? Поехали со мной? – предлагала бабушка, у которой горели глаза в предвкушении очередной командировки.

– Нет, мне в школу надо, – мямлила я.

– Хочешь, завтра уедем отсюда! – предлагала мама, когда приезжала навестить меня и бабушку.

– Нет, у нас смотр художественной самодеятельности. Не могу. Я всех подведу, – придумывала я отговорку.

Бабушка приезжала в Москву. Мама настаивала на медицинских обследованиях. Бабушка нехотя сдавала анализы, мерила давление, в сто пятидесятый раз рассказывала про контузию и другие ранения.