– Но я тут совершенно ни при чем! – без всякой галантности объявил мистер Уотербери.

Его, смущенного и оскорбленного, тут же отослали обратно в Нью-Хейвен, а мисс Брейретон, приплетя к происшествию еще и прегрешения прошлой недели, потеряла голову. Униженная и взбешенная Жозефина в ответ потеряла свою, и в тот же вечер в школу прибыл мистер Перри, случайно оказавшийся в Нью-Йорке. Увидев его страстное негодование, мисс Брейретон сдалась и пошла на попятный, но исправить было уже ничего нельзя, и Жозефина пошла собирать вещи. Неожиданно и чудовищно, как раз в тот момент, когда школа вдруг обрела для нее смысл, ее школьная жизнь подошла к концу.

В тот момент все ее чувства были направлены против мисс Брейретон, и, покидая школу, она плакала лишь от гнева и злости. Вместе с отцом она отправилась в Нью-Йорк; хотя папа инстинктивно и от чистого сердца сразу же принял ее сторону, она заметила, что он был слегка недоволен ее невезучестью.

– Жизнь продолжается, – произнес он. – К сожалению, и для этой старой идиотки, мисс Брейретон, она тоже продолжается. Ей бы надо устроиться заведовать школой для малолетних преступников! – Он на мгновение задумался. – Ну да ладно; завтра приезжает твоя мать, и ты с ней поедешь в Хот-Спрингс, как мы и планировали.

– В Хот-Спрингс? – воскликнула Жозефина приглушенным голосом. – Только не туда!

– А почему? – с удивлением спросил отец. – Кажется, это будет самое лучшее решение. Пройдет время, все уляжется, а потом ты вернешься в Чикаго.

– Я бы лучше сразу в Чикаго, – затаив дыхание, сказала Жозефина. – Папочка, мне действительно лучше поехать сразу в Чикаго!

– Что за нелепость! Твоя мать уже выехала на восток, и все уже устроено. В Хот-Спрингс ты будешь гулять, играть в гольф и забудешь эту старую чертовку…

– А нельзя ли нам поехать в какое-нибудь другое место на востоке? Я знаю, что в Хот-Спрингс собираются и те, кто знает об этой истории, а мне не хотелось бы с ними встречаться – там будут девушки из школы…

– Жози, выше голову! Сейчас надо вести себя именно так! Мне жаль, что я только что сказал, что надо, чтобы «все улеглось». Если бы у нас уже не было все запланировано, мы вернулись бы домой и встретили бы с открытым забралом любую сварливую бабу и сплетницу в городе! Ведь когда забиваешься в уголок, все думают, что ты действительно совершил нечто плохое. И если вдруг тебе кто-нибудь что-нибудь скажет, просто расскажи им правду – я так и сделал, когда разговаривал с мисс Брейретон! Скажи им, что она говорила, что ты можешь остаться в школе, но я, черт возьми, не позволил тебе там остаться!

– Они не поверят.

Как бы там ни было, а в Хот-Спрингс у нее будет четыре дня передышки до того, как начнутся школьные каникулы. Это время Жозефина провела, занимаясь гольфом с профессиональным игроком, только что прибывшим из Шотландии и совершенно точно ничего не знавшим о ее горестях; в один из дней она даже совершила конную прогулку с одним юношей, и ей стало с ним почти легко после того, как он признался, что в феврале вылетел из Принстона, – правда, она не стала отвечать взаимностью на это признание. Но вечера, несмотря на назойливость юноши, она проводила с матерью, сблизившись с ней, как никогда раньше.

В один прекрасный день Жозефина увидела в фойе у стойки размещения две дюжины симпатичных парней, сваливших в кучу чемоданы и биты в чехлах, и поняла, что вот-вот произойдет то, чего она так боялась. Она убежала к себе наверх и под предлогом выдуманной головной боли поужинала в тот вечер в номере, а после ужина принялась мерить беспокойными шагами комнату. Она стыдилась не только того, что с ней произошло, но и своей реакции на эту ситуацию. Она никогда не испытывала жалости по отношению к не пользовавшимся популярностью девушкам, которые прятались по гардеробным потому, что не могли привлечь к себе партнеров в танцевальном зале, или к девушкам, которые не принадлежали к «обществу» Лейк-Форест. А теперь она сама им уподобилась – урод, стыдящийся показать свое лицо! Забеспокоившись, не случилось ли уже что-нибудь с ее лицом, она встала перед зеркалом, но, как обычно, ее очаровало то, что она там увидела.

– Чертовы дураки! – вслух произнесла она.

И как только она это сказала, ее голова гордо поднялась, а взгляд прояснился. Она вспомнила фразы из несметного количества полученных ею любовных писем; в конце концов, у нее ведь была надежная опора из сотен потерянных и умоляющих взглядов, из бесчисленных нежных и молящих голосов, вселявших в нее уверенность. Ее вновь переполняла гордость, и вскоре она увидела, как у нее на щеках опять заиграл теплый румянец.

Раздался стук в дверь; это был юноша из Принстона.

– Не хочешь сходить вниз? – предложил он. – Там танцы! Полно ребят из Йеля – вся их бейсбольная команда. Я тебя кому-нибудь из них представлю, и ты проведешь замечательный вечер. Пойдем?

– Хорошо, но я не хочу ни с кем знакомиться. Придется тебе танцевать со мной весь вечер.

– Ты же знаешь, что больше мне ничего и не надо!

Она торопливо надела новое вечернее платье – повесеннему голубое, хрупкое и иллюзорное. Увидев его на себе, она разволновалась – словно сбросила старую зимнюю кожу и превратилась в сияющую куколку без единого пятнышка; на лестнице она мягко ступала в такт доносившейся снизу музыке. Играли песню из пьесы, которую она смотрела неделю назад в Нью-Йорке; эта мелодия для нее олицетворяла будущее, сулила веселье, о котором она еще не думала, и любовь, которую она еще не встретила. Закружившись в танце, она вновь обрела уверенность в том, что жизнь дает бесконечные возможности начать все сначала. Не прошло и десяти тактов, как ее «перехватил» Дадли Ноулетон.

– Ну, надо же! Жозефина! – Раньше он никогда не называл ее по имени; он остановился, взяв ее за руку. – Вот это да! Как я рад тебя видеть! Я очень надеялся, что ты здесь появишься.

Словно на ракете удивления и радости, она воспарила прямо в небеса. Он был действительно рад ее видеть – его искреннее лицо не оставляло в этом никаких сомнений. Может, он еще ничего не знал?

– Адель писала мне, что ты, возможно, здесь появишься. Но она не знала точно…

…выходит, он все знал, но не придавал этому никакого значения; она ему все равно нравилась!

– Я теперь ношу дерюгу и посыпаю голову пеплом, – сказала она.

– Что ж, тебе идет!

– Ты ведь знаешь, что со мной случилось… – начала она.

– Знаю. Я не собирался об этом говорить, но все считают, что Уотербери выставил себя дураком – так что на выборах в клубы через месяц ему придется туго. Послушай! Мне бы хотелось, чтобы ты потанцевала с ребятами; им всем так не хватает в жизни красоты!

Немного погодя она уже танцевала, как ей показалось, со всей командой сразу. Дадли Ноулетон постоянно ее перехватывал, и юноша из Принстона тоже – слегка негодуя по поводу нежданной конкуренции. В зале было много девушек из разных школ, но студенты Йеля, с оттенком восхищения проявляя командный дух, все, как один, отдавали явное предпочтение Жозефине; на нее уже стали показывать пальцем со стоявших вдоль стены стульев.