Но она ждала того, что должно было вот-вот случиться; ждала того момента, когда вместе с Дадли Ноулетоном они выйдут в теплую южную ночь… Закончилась очередная песня, и все произошло совершенно естественно; они пошли вдоль по улице, среди рано распустившейся сирени, свернули за угол, затем опять свернули…

– Ты ведь правда рад меня видеть? – спросила Жозефина.

– Конечно!

– Я поначалу боялась. То, что случилось в школе, мучило меня в первую очередь из-за тебя. Я так сильно старалась измениться – из-за тебя!

– Не думай больше о том, что случилось в школе. Все, чье мнение хоть что-нибудь значит, считают, что с тобой поступили несправедливо. Забудь об этом и начни все сначала.

– Да, – безмятежно согласилась она. Она чувствовала себя счастливой. Легкий ветерок и запах сирени – это была она, прекрасная и неосязаемая; деревянная скамейка, на которую они сели, и деревья – это был он, грубоватый и сильный, с ней рядом, готовый ее защищать.

– Я много думала о том, как мы с тобой здесь встретимся, – через некоторое время сказала она. – Ты оказал на меня такое сильное и хорошее влияние, что я подумала: быть может, и я смогу открыть для тебя что-нибудь новое, в другом роде? Я хочу сказать, что я умею получать от жизни удовольствие, а ты не умеешь. Мы с тобой обязательно должны как-нибудь вечером поехать кататься на лошадях при луне. Будет очень здорово!

Он промолчал.

– Я могу быть по-настоящему милой, когда мне кто-нибудь нравится – а это случается совсем не часто. – И она тут же торопливо добавила: – И не серьезно. Я лишь хочу сказать, что если чувствую, что серьезно и по-настоящему подружилась с парнем, то считаю, что целая толпа парней, увивающихся вокруг, просто ни к чему! Мне все время, и днем и вечером, хочется быть только с ним, понимаешь?

Он пошевелился, сидя на скамейке; нагнулся вперед, положив локти на колени, и уставился на свои сильные ладони. Ее нежный ровный голос стал звучать чуть ниже:

– Когда мне кто-нибудь нравится, мне не хочется даже танцевать. Приятнее просто побыть с ним наедине…

На мгновение повисла тишина.

– Ну, знаешь… – он запнулся, нахмурившись, – у меня, честно говоря, вообще не будет свободного времени… У меня здесь живут друзья, и я им уже давно обещал заехать в гости… – Ему было очень грустно это говорить; он тщательно подбирал слова. – Меня и в гостинице-то с послезавтра уже не будет. Я должен ехать к друзьям за город – у них там будет праздник. А еще завтра приезжает Адель.

Полностью поглощенная своими мыслями, она поначалу его совсем не слушала, но от звука произнесенного имени у нее внезапно перехватило дыхание.

– Мы должны вместе ехать на этот праздник, и я так понимаю, что все наше время уже более-менее распланировано. Но днем я конечно же буду приезжать сюда на тренировки.

– Понимаю. – Ее губы дрожали. – Тебя не будет… Ты будешь с Адель!

– Думаю, что… большую часть времени… Ну, да… Она… Она, само собой, наверняка захочет с тобой увидеться.

Опять повисла пауза. Он сцепил большие пальцы, и она сокрушенно повторила этот жест.

– Тебе просто было меня жаль, – сказала она. – Тебе нравится Адель… Больше, чем я!

– Мы с Адель понимаем друг друга. Она была моим идеалом с самого детства!

– А девушки вроде меня тебе не нравятся? – Голос Жозефины испуганно дрогнул. – Наверное, потому, что я целовалась со многими парнями и у меня репутация легкомысленной и взбалмошной девчонки?

– Не в этом дело…

– Нет, в этом! – с чувством заявила она. – Мне приходится за все расплачиваться! – Она встала. – Проводи меня обратно в зал. Я буду танцевать с теми, кому я нравлюсь!

Она быстро пошла по дорожке, мучительные слезы текли у нее по щекам. Он догнал ее у лестницы, но она лишь покачала головой и сказала:

– Прости меня за то, что я вела себя так дерзко. Я повзрослею… Я ведь получила по заслугам… Все в порядке.

Немного позже она окинула взглядом зал, но Дадли уже ушел, и с ужасом Жозефина поняла, что впервые в жизни она попыталась добиться внимания мужчины, и у нее ничего не вышло. Лишь любовь порождает любовь, и только у совсем юных бывает иначе. А когда Жозефине стало ясно, что он проявлял к ней интерес лишь из доброты, она тут же поняла, что рана нанесена ее гордости, но не сердцу. Она быстро позабудет его самого, но никогда не забудет то, что от него узнала. Есть два типа мужчин: те, с кем флиртуют, и те, за кого выходят замуж. И с этой мыслью ее неугомонный взгляд небрежно скользнул по группе одиноких парней, чуть задержавшись на мистере Гордоне Тинсли, который на тот момент был одним из лучших игроков команды Чикаго и, по слухам, самым богатым юношей на всем Среднем Западе. До сегодняшнего вечера он никогда не обращал внимания на юную Жозефину. А десять минут назад он неожиданно пригласил ее покататься с ним завтра на автомобиле.

Но он ей не нравился – и она решила отказаться. Незачем жадно хвататься за людей, ничуть ими не дорожа, и ради романтического получаса лишать себя грядущих возможностей. Ведь когда придет время, они могут обернуться серьезной перспективой. Она и не подозревала, что это была ее первая в жизни зрелая мысль, но так оно и было!

Музыканты оркестра укладывали свои инструменты в чехлы, юноша из Принстона по-прежнему был рядом с ней, продолжая ее умолять пойти с ним прогуляться под луной. Жозефина без всяких размышлений знала, что он из себя представлял, но луна ярко отсвечивала на оконных стеклах… Чувствуя облегчение, она взяла его под руку, и они пошли к красивой беседке, из которой она так недавно вышла, и повернулись друг к другу, и их лица были словно две маленькие луны под одной большой белой, висевшей над Голубым хребтом; его рука мягко обвилась вокруг ее податливых плеч.

– Ну и? – прошептал он.

– Да…

Настало воскресенье – не день, а некое «окно» в череде будней. Позади остались съемочные площадки и дубли, долгие ожидания под студийными кранами со свисающими микрофонами, сотни миль в день во все концы округа на автомобилях, битвы изобретательных умов в переговорных, непрерывный компромисс, конфликты и перемирия множества индивидуумов в борьбе за существование… И вот наступает воскресенье, и снова начинается обычная жизнь, и снова в глазах, в которых накануне вечером читалось лишь утомление от будничного однообразия, появляется яркий огонек! Медленно, по часам, убывают будни, и оживают люди, будто «Фея кукол» в игрушечной лавке: по углам вспыхивают жаркие споры; любовники, нежно обнявшись и прильнув друг к другу, исчезают в коридоре. И у всех в голове звучит: «Торопись, еще не поздно, но, бога ради, поторопись, ведь эти блаженные сорок часов досуга кончатся так скоро!»

Джоул Коулз писал сценарии. Ему было двадцать восемь, Голливуд его еще не сломил. Он приехал сюда шесть месяцев назад; работа попадалась интересная, поэтому он с большим энтузиазмом выдавал свои сцены и эпизоды. Называя себя из скромности «писателем по вызову», он вовсе и не думал считать свою работу чем-либо подобным. Его мать была популярной актрисой; Джоул провел детство между Лондоном и Нью-Йорком, пытаясь не смешивать реальность с иллюзиями или хотя бы научиться угадывать разницу заранее. Он был красивым мужчиной с огромными карими глазами; точно такие же смотрели на бродвейскую публику с лица его матери в 1913 году.