Я направил пароэфирное ружье на своего противника, но проклятая пауза перед первым выстрелом дала врагу фору, и механическая змея на его руке выплюнула из раскрытой пасти несколько смертоносных дротиков. Увернуться я не успевал. Подумать – тоже. Только испугаться.

Я не понял, откуда на пути дротиков взялась Кошки-мышки. Нарочно или случайно, она появилась из тумана и приняла на себя предназначавшийся мне заряд. В шею, в грудь, в ногу – дротики впились в ее тело, и Котенок упала на песок лицом вниз. Туманные звери вокруг нее окрасились кровью.

Наконец-то мое ружье выстрелило. Тум! – пуля вошла между глаз бродяги. Я не целился специально, стрелял наугад. Наверное, это просто мастерство. Бродягу откинуло на спину, и он с грохотом повалился на камни. Успевший зарядить мушкетон Ширли выстрелил по механическим скорпионам. Одного из них разорвало картечью на части, второй, лишенный половины лап, забился на земле. Я бросился к Котенку, перевернул ее на спину… Жива!

– Дура, – сказал я. – Зачем?

Нахлынуло стойкое ощущение, что я вот так уже когда-то держал израненную девушку. Близкую, родную… Но кто же она, как ее звали?!

«Это я, дорогой, – почувствовал я мысленное прикосновение Эллис. – Мы всегда были вместе».

Но я знал, что это ложь. Рядом со мной склонились ставшие красными лев и мантикора. Казалось, туман вокруг меня истекал кровью. Не хватает волка, вдруг подумал я. Почему-то захотелось, чтобы из тумана появился именно этот зверь.

В это время с шагохода упал третий бродяга – Ник победил в перетягивании цепи. Он сбросил цепь с меча и, крича что-то воинственное, подбежал к лежащему врагу. Тот парировал удар двуручника своим клинком и прикрыл голову левой рукой. Она оказалась закована в доспехи из панциря гигантского краба, хотя вся остальная броня была стальной. Вокруг руки обвивалась механическая многоножка, из пасти которой, словно длинный язык, высовывалась цепь.

Дежавю. Когда-то я уже это видел. И доспехи из панциря краба, и многоножку, и этого бродягу. Но память играет со мной злые шутки, и на нее нельзя полагаться.

Но где же Вых? И тут я увидел эльфа. Он вынырнул из тумана и с легкостью вскочил на шагоход. Там, сжимая оба своих меча, он нырнул в открытый люк кабины. В ближнем бою ему нет равных.

Сброшенному на землю бродяге удалось подняться на ноги. Он рубился с Ником, отчаянно нанося и парируя удары. Двуручный меч оставлял глубокие вмятины на доспехах. Торс Ника покрывали кровоточащие порезы. Но противники не обращали внимания на раны. Убить, разорвать врага – ярость столкнулась с яростью, и никто из врагов не хотел уступать другому. Они сошлись в безумном вальсе, наполненном звоном клинков.

Наконец я смог взять бродягу на мушку. Мой палец лежал на спусковом крючке, но я почему-то медлил.

«Стреляй», – говорил Адриан.

«Убей его», – шептала Эллис.

Раненая Кошки-мышки требовала отмщения. Палец дрогнул.

В это время бродяга смог нанести колющий выпад в грудь Ника. Ник отступил, схватившись за рану, и его меч срезал одну из пластин на левой руке своего противника. Пластина упала на землю, я увидел под ней лапу ратуса и опустил ружье.

– Убей его, чего же ты?! – кричал Ширли, лихорадочно заряжая пистоль.

«Почему ты медлишь, дорогой?» – шептала Эллис.

Бродяга смотрел на меня сквозь прорезь в шлеме. Мы стояли друг против друга. У моих ног лежала Кошки-мышки. Ник держался за рану и тяжело дышал, между его пальцами сбегала кровь. Он застонал – не от боли, а потому что увидел раненую сестру. Бросился к ней, нагнулся. Несколько капель его крови упали на ее тело. Ник заплакал. Бродяга попятился. Он уходил ко второму шагоходу, который передумал идти в сектор Скомороха и теперь направлялся к нам на помощь соплеменникам.

Ширли вскинул пистоль и выстрелил. Пуля попала жестянке в плечо, срикошетила, бродяга вздрогнул, но продолжал отдаляться.

– Почему ты не стреляешь?! – в сердцах выкрикнул мне полурослик.

Ник вытряхнул из сумки Кошки-мышки целую кучу склянок и поспешно их перебирал в поисках снадобья. Рядом с ним медленно таяли в воздухе туманные звери. Бродяга, ранивший Ника, уходил к своим, вода уже поднялась до его шеи. Из поверженного шагохода высунулся Вых, с залитым кровью лбом, но я сомневался, что кровь была его собственной.

– Сюда! – махнул он рукой.

Значит, все оставшиеся в шагоходе бродяги мертвы. Я помог Ширли взобраться в кабину, и полурослик исчез в ее глубине.

– Что тут? – спросил я у него, забравшись следом.

Ширли разглядывал рычаги управления. На полу сбились в кучу мертвые бродяги. Дергал лапами лежащий на спине механический скорпион, освещенный лучами света, что пробивались сквозь иссеченное осколками дно шагохода.

– Привод вибродвигателя цел, мы сможем поставить жестянку на ноги, – сообщил Ширли, – если, конечно, справимся с этой проблемой, – кивнул он на смотровое окно.

Сквозь него виднелся второй шагоход. Боевой механизм остановился, и в его кабину забирался сбежавший бродяга.

– Пушка цела? – быстро спросил я.

– Мортира, – поправил Ширли. – Целехонька. Даже более того – пороха хватит на один выстрел. Ай-вей! Только ядер нет. Ничего, можно использовать мою бомбу.

Он выкатил из сумки ядро с запалом.

– Заряжай, – бросил я.

Бродяга скрылся внутри вражеского шагохода, и тот тронулся с места, переставляя ноги словно цапля. Шел, ощетинившись метательными гарпунами. Подпусти такого на близкое расстояние – и десятки металлических стрел пробьют броню, насадят нас на вертела словно фазанов. Если, конечно, мы позволим это сделать. Наш шагоход лежал на боку, стрелять навесом не получалось. Мы могли лишь использовать мортиру как пушку, короткоствольную, не отличающуюся большой меткостью.

– Готово, командир, – сказал Ширли. – Я прицелился, стрелять?

Я обвел взглядом свою команду. В глазах полурослика горела преданность вперемешку с лукавством. Вых невозмутимо сидел в углу и тыкал мечом в лежащего скорпиона. Лапы механизма ритмично вздрагивали.

– Подожди, – остановил я Ширли.

Затем опустил ладони на край смотрового окна. Холод железа успокаивал. Холод дарил уверенность, что все получится. Но со мной происходило еще что-то, что я мог объяснить только своим сумасшествием. Мир менялся перед глазами, окружающее теряло объем. Океан превратился в плоскую поверхность с катящимися по ней однотипными барашками волн. Вражеский шагоход был будто изображен на его фоне. Правда, эту картинку кто-то постоянно перерисовывал, и боевой механизм рывками увеличивался в размерах. Словно песочная анимация, пришло мне на ум. Воспоминание из прошлого: чьи-то руки сыплют песок на белое полотно, рисуя картину, легкое движение, новая россыпь – и изображение меняется, оживает, но остается плоским.

Уши заложила звенящая тишина. Я видел противника, чувствовал, где он окажется в следующее мгновение. Знал, куда направить наш заряд.