В новом сотрудничестве между Италией и союзниками были и немногочисленные светлые пятна. Итальянскому военно-морскому флоту никогда не довелось пережить такое унижение, как муссолиниевской армии и военно-воздушному флоту, а, напротив, удалось одержать своеобразную победу, ускользнув от немцев. Правда, не благодаря ярким ратным подвигам, а, скорее, в результате театрального обмана. 7 сентября, за день до капитуляции, адмирал Рафаэле де Куртен, командующий военно-морским флотом, встретился с Кессельрингом. Он сообщил доверчивому Кессельрингу, что итальянцы готовятся выйти в море в героическом порыве дать бой врагу.

Со слезами на глазах де Куртен заявил немецкому командующему, что флот либо разгромит военно-морские силы англоамериканцев, либо погибнет в бою. «Адмирал де Куртен объяснил, что, по всем данным, приближается высадка противника на континент, — вспоминал начальник штаба Кессельринга генерал Зигфрид Вестфаль, — и что итальянские военно-морские силы не желают оставаться в стороне от этого жизненно важного, происходящего сейчас сражения… Поэтому тяжелые корабли военно-морского флота вскоре намерены неожиданно для противника выйти из Специи и, обогнув западную оконечность Сицилии, искать встречи с британским флотом и либо победить, либо погибнуть на дне морском… Эмоциональность, с которой де Куртен все это произносил, его слезы и апелляции к тому, что по линии матери в его жилах течет немецкая кровь, не могли не произвести глубокого впечатления».

К тому времени, когда немцы поняли, что де Куртен их обманул, большая часть вышедшего в море флота уже достигла безопасной гавани на контролируемой союзниками Мальте. У вышедшего вечером 8 сентября из Генуи и Специи флота не было роскоши авиационного прикрытия. Люфтваффе удалось потопить линкор «Рома» и повредить линкор «Италия», но 11 сентября большинство кораблей прибыли на Мальту в целости и сохранности. «Так нам в руки упала великолепная награда в виде целого флота некогда первоклассной победоносной державы», — хвастал Черчилль.

Обозленные потерей флота, нацисты казнили в Специи нескольких итальянских капитанов, которые, не сумев уйти, предпочли затопить свои корабли, чтобы не отдать их немцам. Это был лишь один из многочисленных примеров зверств немцев по всему полуострову в эти несколько дней после капитуляции Италии.

* * *

Теперь, когда немцы более или менее стабилизировали ситуацию на Апеннинском полуострове, им была необходима фигура для следующего хода: какова должна быть стратегия Гитлера, чтобы защитить Италию после ее перехода в войне на сторону врага? Для Гитлера и Роммеля ответ был совершенно очевиден. Кессельрингу необходимо вывести дивизии из южной Италии и передать их своему сопернику Роммелю, который должен взять на себя командование всеми немецкими войсками в Италии и защищать северный анклав от армий Запада.

Всего через два дня после капитуляции этот рефрен повторил Геббельс. «Естественно, нам не удержать южную Италию, — писал он в дневнике 10 сентября. — Нам следует отступить на север, за Рим. Теперь мы закрепимся на линии обороны, которую всегда предвидел фюрер, а именно на линии [северных] Апеннин. Фюрер надеется, нам удастся отвести войска на нужное расстояние и создать там первый оборонительный рубеж».

Но сам Кессельринг начал сомневаться в мудрости вручения Италии, пусть даже ее южных и центральных регионов, в подарок союзникам. Характерно, что он был склонен рассматривать ситуацию в гораздо более благоприятном свете. Вопреки дезертирству итальянского флота он просто не мог не верить в свою удачу в первые после начала «Лавины» дни. Несмотря на капитуляцию Италии и вторжение союзников, немцы продолжали прочно удерживать в своих руках четыре пятых территории страны.

Разумеется, ему повезло, потому что англоамериканцы не совершили броска ближе к Риму: такой ход заставил бы немцев незамедлительно и стремительно отступить на север Италии, чтобы избежать окружения и не попасть в ловушку. «Выброска воздушного десанта на Рим и высадка морского десанта в его окрестностях, а не под Салерно автоматически заставили бы нас вывести войска из южной части Италии», — признавал позднее Кессельринг.

Выбор в качестве места высадки Салерно обусловливался, главным образом, ограниченностью воздушной мощи союзников и желанием захватить крупный порт — Неаполь — в самом начале кампании. Базировавшиеся на Сицилии истребители имели эффективный боевой радиус действия 290 километров, и этот фактор исключал возможность высадки в городах севернее Салерно. Ситуацию могли изменить авианосцы, но их не хватало. Одержимость союзников воздушной поддержкой, предвиденная Кессельрингом, помогает объяснить, каким образом немцы смогли предугадать высадку в районе Салерно.

И если кто-то и мог почувствовать, что события 8 сентября доказали его правоту, то этим человеком являлся Адольф Гитлер. В конце концов, именно Гитлер за несколько недель до 25 июля предсказал капитуляцию Италии. Фюрер спорил об этом с подчиненными, ругал сомневающихся из числа немцев, запугивал и уговаривал их с помощью лести. И все же, когда момент наконец наступил, он стал тяжелым ударом.

Геббельс, приехавший к нему в «Волчье логово» на рассвете дня капитуляции, отмечает глубину реакции Гитлера. «Фюрер предвидел измену итальянцев как нечто абсолютно предрешенное, — записывает Геббельс в дневнике 10 сентября. — В действительности он единственный, кто был твердо в ней уверен. А сейчас, когда она и впрямь свершилась, это его очень сильно расстроило. Он не допускал возможности, что эта измена произойдет столь подлым образом». (Неопределенность стала для Гитлера практически невыносимой. 7 сентября, в день перед объявлением капитуляции, он решил настоять на обязательном решении проблемы, выдвинув Бадольо ультиматум, требующий объяснить его подозрительное поведение или отвечать за последствия. Гитлер собирался отправить это послание 9 сентября.) Естественно, расстроен! Поэтому измена итальянцев — не более чем всего лишь «чудовищный образчик свинства», сказал Гитлер Геббельсу.

Нет нужды говорить, что двурушничество Бадольо поставило перед немцами грандиозную пропагандистскую дилемму. Переход Италии на сторону противника вызвал мощные потрясения и на родине, и в таких нацистских государствах-сателлитах, как Венгрия и Румыния, уже пораженных падением Муссолини. В свете этих факторов Гитлер не мог больше сохранять публичное молчание. После того, как он несколько месяцев уклонялся от общения с немецким народом и игнорировал настойчивые просьбы Геббельса и Дёница, фюрер неохотно выступил по радио. В своей речи он попытался дать нацистскую оценку утраты Италии и преуменьшить ее влияние как в Германии, так и за границей.

«Мы освободились от тяжкого бремени ожидания, висевшего над нами в течение долгого времени, — сказал Гитлер в шестнадцатиминутной, записанной заранее речи. — Теперь, я считаю, для меня вновь настал момент обратиться к немецкому народу, не прибегая к обману ни себя, ни общества. Произошедшее ныне крушение Италии стало событием, возможность которого мы предвидели заранее». Эту возможность предвидели, объяснял Гитлер, потому что «определенные круги» в Италии давно работали над подрывом союза Рим — Берлин. «То, к чему эти люди стремились в течение многих лет, свершилось. Руководители итальянского государства переметнулись от германского рейха, союзника Италии, к общему врагу».