— К сожалению, мой муж еще не вернулся. Он обещал к нам присоединиться, но его иногда задерживают приходские дела. Я знаю, что он очень хочет с вами встретиться.

— Ничего-ничего, — успокоил ее я.

Мэриан расставляла на столике изящные фарфоровые чашки с пугающе тоненькими ручками. Когда вошла мать Уилла, мой указательный палец снова начал неуправляемо дергаться, и я боялся, что, начни я пить из такой чашки, весь чай в конце концов окажется у меня на одежде.

— Я уверена, он скоро будет, — пробормотала мать Уилла, кидая взгляд в окно, словно это могло ускорить появление мужа. Миссис Бэнкрофт была привлекательной женщиной лет пятидесяти с небольшим, собранной, элегантной, со светской выправкой. — Надеюсь, вы хорошо провели день, — произнесла она наконец, словно я зашел с обычным светским визитом.

— Да, очень хорошо, спасибо. Мэриан показала мне город.

— Боюсь, у нас почти нечего смотреть. Конечно, лондонцу в Норидже будет скучно.

— Вовсе нет, — заверил я, а Мэриан в соседнем кресле громко, раздраженно вздохнула.

— Мама, почему обязательно надо что-нибудь такое сказать? Неужели мы обязаны считать себя хуже других людей только потому, что они живут в ста милях отсюда?

Миссис Бэнкрофт посмотрела на нее, а потом улыбнулась мне:

— Пожалуйста, извините мою дочь. Она иногда начинает волноваться из-за полнейших пустяков.

— Я вовсе не волнуюсь, — возразила Мэриан. — Просто… ладно, это неважно. Меня раздражают подобные разговоры. Почему надо все время себя принижать? — В Мэриан сейчас появилось что-то от недовольного подростка, не свойственное самостоятельной молодой женщине, с которой я провел почти весь день.

Над буфетом висели разновозрастные портреты Уилла. На первом снимке задорно улыбался маленький мальчик в футбольной форме, на втором — мальчик постарше оборачивался к объективу, словно его застали врасплох. А на третьем он шел прочь, заложив руки в карманы и низко склонив голову, — лица было не видно.

— Хотите посмотреть поближе? — спросила миссис Бэнкрофт, заметив мой интерес.

Я кивнул, подошел к буфету и стал снимать каждую фотографию по очереди, разглядывая ее и изо всех сил удерживаясь, чтобы не обвести пальцем контуры его лица.

— Я вижу, у вас нет его фотографий в форме.

— Нет. У меня была одна. Ее сделали в тот день, когда он завербовался. Мы тогда ужасно гордились — нам казалось, что это достойный поступок. Но я ее убрала. Понимаете, я не хочу напоминаний об этой части его жизни. Та фотография где-то лежит, но…

Она замолчала, и я не стал спрашивать. Я подумал, что вообще зря заговорил на эту тему. Тут я заметил другую фотографию, на которой был мужчина в форме — но не такой, какую довелось поносить мне и Уиллу. Лицо на фотографии было безмятежным, словно изображенный на ней человек смирился с тем, что готовит ему судьба. Помимо этого, лицо украшали невероятные усы.

— Это мой отец. — Миссис Бэнкрофт взяла картину с буфета и посмотрела на нее, слабо улыбаясь. Другой рукой она, сама того не осознавая, мимолетно погладила мою руку, и это прикосновение меня утешило. — Ни Мэриан, ни Уильям его никогда не видели. Он пал на Трансваальской войне[16].

Я кивнул. Мои родители часто рассказывали об Англо-бурской войне и предшествующей ей Трансваальской; оба конфликта были еще живы в памяти их поколения. У каждого был дедушка или дядя, который сражался при Ледисмите или Мафекинге, сложил голову на склонах Драконовых гор или встретил ужасный конец в грязных водах реки Моддер. Буры в этих разговорах упоминались как народ, который попросту не покорился захватчикам из другого полушария, последний великий враг британской нации, а бурская война — как последняя великая битва. В этом была горькая ирония.

— Я едва знала отца, — тихо проговорила миссис Бэнкрофт. — Ему было всего двадцать три года, когда он погиб, а мне — только три. Они с матерью поженились молодыми. У меня осталось очень мало воспоминаний о нем, но все они — счастливые.

— Интересно, почему эти чертовы войны забирают всех мужчин из нашей семьи, — пробормотала Мэриан из кресла.

— Мэриан! — вскричала миссис Бэнкрофт и быстро взглянула на меня, словно я мог обидеться.

— А что, это разве неправда? И не только мужчин. Мою бабушку — мать моей матери — тоже убили в Трансваале.

Я поднял бровь, уверенный, что она что-то путает.

— Мэриан, не говори глупостей, — сказала миссис Бэнкрофт, ставя фотографию на место и обеспокоенно глядя на меня. — Понимаете, мистер Сэдлер, моя дочь очень эмансипированная, а я не уверена, что это хорошо. Лично у меня никогда не было желания стать эмансипированной.

Я снова вспомнил миссис Уилкокс и ее позор на обеде у Маргарет Шлегель.

— Ну хорошо, не совсем так, — чуточку уступила Мэриан. — Но она не пережила смерти деда.

— Мэриан, хватит! — отрезала миссис Бэнкрофт.

— Почему это? Нам нечего скрывать. Понимаете, Тристан, моя бабушка не могла жить без деда и покончила с собой.

Я отвернулся, думая, что вполне мог бы обойтись без ее признаний.

— У нас в семье об этом не говорят, — произнесла миссис Бэнкрофт — уже не сердито, а скорее горестно. — Моя мать была очень молода, когда его убили. И ей было всего девятнадцать, когда родилась я. Наверное, она просто не вынесла груза ответственности и горя. Я ее не виню за это, ни в коей мере. Я стараюсь ее понять.

— Но вам не за что ее винить, миссис Бэнкрофт. Когда подобное случается, это трагедия. Такие поступки не совершаются по прихоти; они продиктованы болезнью.

— Вероятно, вы правы. Но в то время это был великий позор для нашей семьи, черное пятно. Ужасная ирония — после того, как мой отец стяжал такую славу своими подвигами на поле боя.

— Тристан, согласитесь, забавно, что мы считаем смерть солдата поводом для гордости, а не позором нации. Можно подумать, Британия имела какое-то право на Трансвааль.

— Мой отец выполнил свой долг, вот и все, — отрезала миссис Бэнкрофт.

— И был за это щедро вознагражден, — заметила Мэриан; она встала, подошла к окну и уставилась на аккуратные ряды георгин и хризантем, посаженные, без сомнения, рукой ее матери.

Я снова сел, жалея, что позволил себя сюда привести. Я будто вышел на сцену посреди пьесы, персонажи которой ссорятся между собой уже несколько лет, но лишь теперь, с моим появлением, получили возможность достичь развязки.

Парадная дверь открылась и закрылась. Собачка тут же навострила уши, чувствуя приближение кого-то из своих, а мне показалось, что пришедший стоит за дверью и колеблется, не решаясь войти.

— Мистер Сэдлер, — сказал преподобный Бэнкрофт, появляясь на пороге гостиной. Он взял мою руку в свои и удержал, глядя мне прямо в глаза. — Мы так рады, что вы выбрались нас навестить.