Я приготовлю для тебя”.

“Ты меня балуешь, Дрейк”.

“Это то, что я люблю делать”.

“Как насчет этого? У нас будет правило. Ты готовишь. Я убираю.”

“Договорились. При условии, что ты наденешь фартук с надписью "поцелуй повара".

“Я не могу дождаться, когда стану твоей женой”.

“Однажды, детка. Однажды”.

Мое сердце замирает, и я даже не замечаю, когда Санни забирает телефон из моих дрожащих пальцев.

Она прячет его под подушку и ворчит: — Что, черт возьми, с ней не так? Неужели у нее нет ни капли здравого смысла? Она серьезно выходит замуж за бывшего парня своей сестры?

— Санни. — Я с трудом сглатываю.

Она хватается за мою руку и крепко сжимает ее. — Скажи мне, чего ты хочешь, чтобы я сделала. Даже если это означает, что сегодня вечером я отправлюсь в тюрьму, мы можем вернуть ее. Она заслуживает всего того ужаса, о котором ты можешь подумать.

— Я устала. Ты не возражаешь, если я лягу спать пораньше?

— Что? — Ее глаза ищут мои, а затем ее рот хмурится. — Конечно. Тебе не обязательно спрашивать меня.

Я деревянно поднимаюсь и бреду прочь из гостиной.

Лед течет по моим венам. Я знаю, что должна что-то чувствовать. Гнев. Боль. Предательство. С тех пор как я обнаружила Дрейка и мою сестру вместе, я испытала всю гамму этих эмоций. Погрузилась в них так глубоко, что нашла их корни и изучила их тоже.

Но это…

Я оцепенела. Слишком оцепенела, чтобы разобраться во всем этом.

Это ревность? Я так не думаю. Жжение, которое возникает, когда я завидую, отсутствует.

Это не печаль и даже не гнев.

Я, спотыкаясь, бреду в ванную и делаю вид, что чищу зубы. Моя рука становится тяжелой. Зубная щетка похожа на булыжник. Все требует гораздо больше усилий.

Я сказала "да".

Саша на фотографии сияла. Светилась любовью. Улыбка на лице Дрейка тоже была широкой и теплой.

Как долго они вместе? Как он уже делает предложение? Он тянул время со мной. Мы так долго были вместе, а все, что он делал, это говорил о браке. Он ни разу не выполнил этого. Это было просто обещание. Морковка, болтающаяся на кончике палки.

Я сворачиваюсь калачиком в постели и смотрю в окружающую меня темноту.

У меня звонит телефон.

Мне не хочется тянуться за ним, но я беру его с прикроватной тумбочки, где он заряжался. Мои пальцы прижимаются к холодному корпусу. Она ледяная, когда я прикладываю ее к лицу.

— Алло?

— Ты ответила, — говорит Саша.

Мои глаза распахиваются. — Я бы не стала, если бы знал, что это ты.

Тишина заполняет линию.

Мне следовало бы повесить трубку, но я продолжаю видеть эти слова.

Я сказала "да".

Это было великолепное кольцо. Что-то, что он определенно не купил в магазине. Оно казалось антикварным. Дорогое, но с историей, стоящей за ним. Семейная реликвия. То, что от его бабушки?

Его мать однажды рассказала мне об этом. Его прадедушка с бабушкой разошлись, когда его прадедушка ушел на войну. Он оставил кольцо своей девушке и сказал ей, что вернется за ним.

Она бережно хранила кольцо холодными ночами. Когда его письма перестали приходить. И даже когда она услышала, что там, где дислоцировалась его эскадрилья, взорвалась бомба.

Месяцы спустя мужчина постучал в ее дверь, и, когда она открыла, он стоял перед ней на коленях.

Это была одна из самых романтичных историй, которые я когда-либо слышала.

Это кольцо, легендарное кольцо его прабабушки и дедушки, на пальце моей младшей сестры.

И теперь ее голос звучит у меня в ушах.

Это голос, который раньше будил меня по утрам, исполняя песни, которые она сочинила на своей гитаре. Это голос, который звал меня, когда она была больна, нуждаясь в чем-то другом, кроме всепоглощающей любви наших родителей, чтобы привязать ее к этому миру. Это голос, который сломался, когда ее тело устало от химиотерапии.

Она моя семья.

И она выходит замуж за моего парня.

— Ты видела это? — неуверенно спрашивает она.

Мне требуется некоторое время, чтобы ответить. Мои глаза горят, но я говорю себе, что больше не буду плакать.

— Я думаю, ты так и сделала, — бормочет Саша. — Я надеялась, что смогу поговорить с тобой до этого, но у меня не хватило смелости.

— Не жди от меня поздравлений.

— Я знаю, что мы действительно в плохом положении, — хнычет Саша, — но я была бы рада, если бы ты была моей подружкой невесты.

Мое тело вздрагивает от неожиданности. Телефон соскальзывает с моего лица и прислоняется к подушке.

Я правильно расслышала? Или это мой мозг играет со мной злую шутку?

— Кения, ты мой лучший друг. Когда я почувствовала, что жизнь не стоит того, чтобы жить, ты дала мне силы держаться. — Она шмыгает носом. — Помнишь, как мы лежали бок о бок на больничной койке? Однажды я сказала тебе, что скучаю по звездам. Окна в моей палате были маленькими, и я чувствовала себя так, словно была в тюрьме. Ты принесла для меня проектор. Ты принесла звезды в мою больничную палату.

Я проигрываю битву с печалью.

По моей щеке скатывается слеза, за ней другая.

Я устала.

Пробирает до костей.

Я не чувствую себя самой собой. Обычно в мире солнечно и тепло. Я сосредотачиваюсь на светлой стороне вещей, потому что именно там я чувствую себя наиболее умиротворенной.

Но было все труднее и труднее соприкасаться с этой стороной моей личности. Может быть, я просто взрослею. Или, может быть, мой оптимизм подавлен предательством и болью.

— Я не хочу говорить прямо сейчас.

— По крайней мере, подумай об этом. Пожалуйста? Без тебя все будет по-другому.

Я вешаю трубку, прежде чем она успевает услышать мои слезы. Я ненавижу каждую слезинку, которая падает из моих глаз. Ненавижу это со страстью.

Дверь со скрипом открывается, и входит Санни. По тому, как она пересекает комнату, я знаю, что она услышала, и я знаю, что она злится. Но она не разглагольствует о том, какая Саша эгоистичная. Она забирается в кровать и обнимает меня.

— Плакать — это нормально, Кения.

— Я не плачу, — возражаю я.

— Тебе не обязательно все время быть мисс Солнышко. Никто не ожидает, что ты будешь держать всю эту боль в себе. Никто. — Она гладит меня по волосам и успокаивает. — Плакать — это нормально.

Я рыдаю, мое сердце снова разбивается. Не должно быть так свежо каждый раз. Разве раны в конце концов не заживают? Когда мои склеятся и высохнут? Когда перестанет казаться,