Путешествие, которое привело более 4 тыс. пленных из Кирсанова в Италию осенью 1916 г., по понятным причинам является одним из эпизодов, наиболее ярко представленных в дневниках тех, кто пережил этот опыт. Раймондо Кастеллан из Фриули, уехавший с первым из трех конвоев, точно перечислил моменты и места длинного маршрута. Шесть дней поездки на поезде через Тамбов, Москву, Вологду с прибытием в Архангельск; посадка на английский пароход и десять дней плавания, в тревоге от мин вдоль побережья, а также со снегом, холодом и «дурным морем», заставлявшим пассажиров сильно страдать; высадка в Глазго с последующим новым путешествием на поезде в Саутгемптон; ночной транзит через Ла-Манш с погашенным освещением и прибытие во французский Шербур, где сразу после высадки Кастеллан смог наконец-то сбросить свою старую австрийскую шинель; последняя перевозка по железной дороге в удобных вагонах второго класса (пленные получили одеяла, мясо и табак); пересечение Франции, где на каждой станции им дарили цветы, вино, кофе, открытки и, наконец, прибытие в Турин утром 9 октября 1916 г.[468] Прием на вокзале в пьемонтской столице был особенно торжественным. «Братьев по несчастью, прибывших из далекой России», с «нотами самого высокого и трогательного энтузиазма» приветствовал министр Убальдо Командини, а также префект, представители государственных и городских властей, союзников и, прежде всего, восторженная толпа, которая сопровождала солдат по улицам города к местам их размещения[469]. «Здесь вас по-матерински приветствует сама Родина!», — провозгласил министр Командини, ознаменовав начало новой главы в жизни этих людей.

Прибытие в Италию формально положило конец их статусу пленных. Во время поездки они считались всё еще находящимися в плену, поэтому их сопровождали вооруженные конвоиры. Это предложил глава военной миссии Акилле Бассиньяно — дабы в случае необходимости «военная дисциплина военного времени была применена со всей строгостью»[470]. Итальянцы прекрасно знали о международном внимании к этой операции, и по этой причине позаботились о том, чтобы на протяжении всего пути «ирредентисты» не покидали конвой, чтобы им обеспечили дисциплину и гигиену, особенно в странах транзита, Англии и Франции, избегая «эпизодов и неувязок, способных нанести урон нашей стране и в любом случае снижающих политический эффект от этой репатриации, в том числе с учетом оценки, которую союзники должны будут сделать в отношении чувств ирредентного населения»[471]. Нужно было создать образ дисциплинированных воинов, послушных итальянским властям и жаждущих вернуться на Родину, тем самым обеспечивая моральную легитимность итальянских территориальных претензий. Это означало также, что 4 тыс. итальянских солдат не могли продолжаться считаться пленными после прибытия в Италию. В июне 1916 г. глава отдела по политическим вопросам Министерства иностранных дел предложил Соннино четко высказаться по данному вопросу, чтобы избежать «неувязок, которые уже имели место», когда эти солдаты, номинально пленные, окажутся в тюрьме или под угрозой отправки на Сардинию[472]. Такой вопрос означает, что на тот момент четкое решение по этому вопросу еще не приняли, и подтверждает, что в прошлом часть пленных, покинувших досрочно Россию, была в Италии интернирована[473].

Окончательным решением стало считать их «fuorusciti»[474], то есть итальянцами из «ирредентных» земель, добровольно приехавшими в Италию. Это ввело их в юрисдикцию Министерства внутренних дел, которое было призвано помочь в поиске жилья и работы. Лишь немногие вернулись на фронт в соответствии с циркуляром Верховного командования от 15 августа 1916 г.: после пленения и казни сначала Дамиано Кьезы, а затем Чезаре Баттисти и Фабио Фильци, он предписывал удаление ирредентистов-добровольцев из районов военных операций[475]. Запрет не толковался жестко, поэтому часть наиболее мотивированных добровольцев оставались на передовой линии, включая ряд бывших пленных, прибывших из России. Таков случай, например, с Джузеппе Анджелини из Трентино, дезертировавшим в Галиции и переправленным в Италию осенью 1916 г.: его зачислили в королевскую армию в октябре 1917 г. и в июле 1918 г. отправили на Австрийский фронт (умер от туберкулеза в конце войны)[476]. Однако подавляющее большинство репатриантов в итоге не надело итальянский мундир, устраиваясь на гражданскую работу и, по возможности, воссоединяясь со своими семьями.

После того, как было установлено, что их следует считать не пленными, а переселенцами, оставался вопрос о том, какие пределы свободы предоставить им в выборе места жительства. Министерство внутренних дел, возглавляемое премьер-министром Саландрой, в предыдущих, ограниченных случаях приема пленных из России в королевство, всегда требовало, чтобы они определяли свое место жительства за пределами зоны боевых действий[477]. Также и теперь по этому поводу оно считало, что не следует менять установки, и, напротив, относиться к ним так же, как к тем, кто был вывезен из зоны боевых действий и интернирован в королевстве по приказу военных властей, предусматривая «особое наблюдение» со стороны органов общественной безопасности[478].