Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отсвет какой-то странной, полузабытой боли мелькнул в христианских глазах и тут же исчез.
– Бронцев? – переспросил он.
– Вадим Федорович, те факты, которые были обнаружены… позволяют мне вызвать вас повесткой.
– Так вызывайте…
– Но я надеюсь на откровенный разговор, без протокола. Все, что меня интересует, – это шарик. Керамика, предположительно XIII век. Тот, что подарил вам Владимир Шуйцев.
– Все-таки я не понимаю, о чем вы, – упрямо сказал он.
– Послушайте. Вы подарили шарик Марку Бронцеву, экстрасенсу, убитому пять дней назад в собственной квартире.
– Кто вам сказал?
– Что его убили?
– Что я подарил…
– Он держал шарик на стеллаже, на самом видном месте, как дорогой сувенир… Или, скорее, экспонат. Только он коллекционировал не археологические находки (мелко для человека его масштаба), а нечто другое: ваши страхи, фобии, навязчивые идеи… Не верите? Вспомните кресло возле стола, которое всегда стояло в одном положении: спинкой к окну. Что вам было видно с этого места?
– Свечи, – прошептал Закрайский, выдавая себя (все-таки я нашел подтверждение своей догадке – директор музея был чрезвычайно внушаем. Прекрасный материал: «Лет десять назад я сделал бы на вас диссертацию…»).
– И вы были так восхищены этим, что притащили ведуна на день рождения Мохова?
– Да, я им восхищался! – выкрикнул Закрайский в запальчивости. – Он был необыкновенный человек, необыкновенный! Страшная по своей силе, колоссальная, необъяснимая внутренняя энергия… Он мог бы ворочать такими делами – куда там Гришке Распутину,
– Похоже, он и наворочал, – негромко вставил я.
– О чем вы?
– Все о том же, о мотиве преступления. Посудите сами: ценности не тронуты, женщины, насколько я успел заметить, Бронцева не привлекали (сберегал энергию для других свершений). Что остается? Точнее, что бросается в глаза?
На благообразном лике Закрайскогр отразилась усиленная работа мысли, затем – внезапное озарение и, наконец…
– Он что, загипнотизировал кого-то не того? А потом стал шантажировать?
– Вы не встречали у него мальчика, лет двенадцати? Похожего на пастушка…
– Нет! – вдруг заорал он, замахиваясь… вернее, отмахиваясь, будто отгоняя от себя нечистого. – Не встречал, не знаю, не помню! Да, я подарил ему этот! несчастный шарик, и что с того? Марк выпросил – увидел его как-то раз в музее, когда была экспозиция. Ради бога, не такая уж и ценность.
– Однако ради шарика вы расстались с пуговицами от егерского мундира 1812 года.
– Тоже невелика потеря.
Нет, так просто его не взять. В мелочах говорил правду (точнее, полуправду), в главном – лгал. Я ощущал это кожей, но вот доказать…
– Кому вы демонстрировали находку, кроме Бронцева?
– Мало ли. Сейчас не упомнишь.
– Владимир Шуйцев упоминал профессора из Москвы…
– Черкасский? Да, нас представляли друг другу на конференции: я делал доклад, он был оппонентом. Разговорились, он осмотрел шарик, с кем-то еще консультировался… Видите ли, этот предмет ставил меня в тупик: я не мог определить не только предназначение, но и век, и культуру. Тринадцатое столетие – весьма условно, так же, как и «культовое назначение». До сих пор ничего не известно наверняка, я ясно выражаюсь?
– Яснее некуда.
Главное в этой бестолковой пародии на допрос уловил: директор музея очень явно обрадовался, чуть не затанцевал предо мной, когда я перевел разговор на дебри археологии (споры столичных и провинциальных знаменитостей о христианстве и язычестве, аналогах, таблицах, «пыли веков»)… Лишь бы подальше от того, что меня в самом деле интересовало: что делал Миша Закрайский у экстрасенса и за какие заслуги тот назвал его молодцом? А также зачем просил прийти именно двадцатого, в день убийства…
Паршивец, думал он. Паршивец-паршивец-паршивец-паршивец.
Надрать уши и отправить к родителям – коли не вышло кинозвезды, пусть ходит в школу, как нормальный среднестатистический ребенок, готовит уроки, собирает металлолом (металлолом, впрочем, нынче не собирают, а воруют). И пусть. Только бы не путался под ногами, пока идет следствие.
На сыщика он злости не испытывал – равнодушно, даже благожелательно смотрел из окна второго этажа ему в спину (Борис открыл дверцу, повозившись в замке, сел в «Жигули», тронулся с места…) сквозь густой, почти лондонский туман и мысленно выбирал, куда всадил бы пулю (под левую лопатку или в затылок), будь у него винтовка.
Винтовки у него не было. И те слова, которые он повторял про себя («Паршивец!»), диктовались лишь тревогой за непутевого внука: да что же теперь будет?!
– …А как будет называться фильм?
– «Сказание об опрокинутом куполе», – отозвался Глеб, примостившись на диване среди стопок книг. – Замечательный материал. У меня дух захватило, когда я прочитал перевод.
– И снимать собираетесь здесь, в наших краях?
– Обязательно. Я побывал в Кидекшском монастыре у отца Дмитрия. Выразил признательность за то, что пошел мне навстречу.
– Что вы говорите!
(Прямо-таки не русский, не современный какой-тo вышел диалог – по нашим традициям надлежало жаловаться и стонать, словно персонажи греческой трагедии или мексиканских сериалов: ах, как тяжело живется нынче простым людям! Ах, куда смотрит правительство, ах, Ельцин, ах, Чубайс!.. Однако Глеб презрев законы жанра, улыбался открыто и радостно. Сбывалась его давняя мечта о большом историческом полотне…)
– Притча.
– Что?
– На самом деле это будет притча. Я так задумал. От боевиков с каскадерами-каратистами меня лично тошнит. Впрочем, без каскадеров мне все равно не обойтись. И, кстати, я очень рассчитываю на вашу помощь.
– Ну что ж. Падать с лошади, надеюсь, не придется?
– Ха-ха. Нет, мне вы нужны в качестве консультанта-краеведа, специалиста по домонгольскому периоду.
– Польщен. Никогда не участвовал в съемках.
– И еще. По сценарию в картине должен быть мальчик, лет примерно двенадцати, пастушок. Согласно легенде он предупредил жителей города о приближении врагов. Я встретил во дворе вашего внука Мишу. Отличный типаж. Вы не против?
– Мой внук?
– Ну да. Если он, конечно, согласится.
Миша был потрясен до глубины души.
– Кино? Настоящее, без балды?!
Дед поморщился: ну и лексикон у современной молодежи!
– А вы и правда режиссер?
– Правда.
– А покажите удостоверение.