— Вы крестный моего отца? — удивился я.

— Да. Традиция такая. — подтвердил Оливье. — Твой прадед, если можно его так назвать, помог мне выбраться из междумирья. Я пообещал крестить его потомков.

— Прадед умер пятьдесят лет назад. — поразился я.

— Не понимай все так буквально. Да, я стар. — печально проговорил дядя. — Но это не значит, что я не могу выкинуть тебя за борт. Ты покусился на мое имущество.

— Для общего блага. — заканючил я. — Мы единственные, кто может справиться с поглотителями.

— Я стар. — занудно повторил дядя и отхлебнул из миски.

— Кроме нас их некому остановить. — не сдавался я. — В ошейниках мы ничего не можем сделать!

— Поглотители ужасны! — невпопад сказал Оливье. — Я знаю.

— Да, да! — закричал я. — Они готовят вторжение! Они нападут на тридцать миров!

— Набросятся. — легко согласился дядя. — Но это не значит, что я не могу тебя утопить.

Я вздохнул.

— От артефакта зависит судьба тридцати миров! — не выдержал до сих пор молчавший Евлампий.

— Конечно, но это не значит, что я не могу тебя утопить! — сказал Оливье и погрозил мне пальцем.

— Можете, учитель! Вы можете что угодно!

— Почти. — кивнул он.

— Так вы не будете выбрасывать меня за борт?

— Буду. — снова кивнул дядя.

— Но почему?

Я вскочил из-за стола.

— Ты должен быть наказан. — серьезно произнес Оливье.

— Но ведь я еще ничего не сделал! — закричал я.

— Ты собирался. — парировал он. — А намерение, подчас важнее самого поступка.

— Намерение не может быть важнее. — сразу же влез голем. — Ведь намерение предшествует действию. Намерение это проявление физического желания. А поступок действие…

— Заткнись! — закричали мы с дядей в один голос.

Евлампий замолчал, а мы посмотрели друг на друга и засмеялись. Оливье отвалился на стуле и, покачиваясь, хохотал.

Фея забормотала во сне, но не проснулась.

— Я тебя утоплю. — ласково проговорил дядя, отсмеявшись.

— Меня уже наказали вместо вас. — напомнил я. — Думаю, можно меня пока не топить. Я же не трогал символ свободы!

Оливье усмехнулся и закрутил черный ус.

— Ты бы и не смог, даже если бы захотел! — с усмешкой проговорил он.

— Тогда состава преступления нет. — серьезно изрек голем.

— Ты считаешь? — задумчиво протянул дядя.

— Определенно. Если обвиняемый, ни при каких обстоятельствах, не мог совершить то, в чем его…

Я демонстративно закрыл уши. Когда магический мешок камней перестанет всех поучать.

Дядя тоже не слушал голема. Он уставился на меня, решая, как поступить. Пошевелив губами, кивнул самому себе и спросил:

— Ты, действительно, хочешь стать искусным поваром?

— Да. — искренне сказал я. — Сегодня, когда я резал морковь, я понял, что хочу стать виртуозом, маэстро, художником.

Оливье склонился ко мне, прикоснувшись губами к моему уху, с другой от голема стороны, и настойчиво уточнил:

— Ты хочешь быть моим учеником?

— Очень! — искренне заверил я.

— Вобрать все мои знания и умения?

— Еще бы.

— Клянусь хранить знания и умения, переданные мне учителем. Обогащать их! — пробормотал дядя.

— Что? — не понял я.

Оливье вздрогнул и посмотрел на меня по-особенному. Как смотрят в зеркало, с интересом, но по-хозяйски.

От его жадного, не мигающего взгляда, мне стало не по себе. Впервые, я почувствовал себя ингредиентом его нового блюда.

— Хорошо. — кивнул он. — Пока я не буду кидать тебя за борт.

Я облегченно выдохнул. Наваждение рассеялось. Мне даже захотелось съесть еще мечты пираты. Побольше. Чтобы почувствовать легкость и обретенную свободу во всем спектре чувств.

Дядя, покачиваясь, встал. Потеребил за плечо спящую фею. Провел дрожащей рукой по прозрачным крыльям и повернулся ко мне.

— Помоги мне отнести Люсю. — проговорил он. — По-моему, она разучилась летать.

Я проснулся затемно. Вылез на палубу и, облокотившись о фальшборт, долго смотрел на темное море. Теперь, когда я знаю, что не полечу за борт в ближайшее время, я могу смотреть в бесконечное скопление голубых светящихся капель. Без страха, с задумчивой нежностью.

— А! — вскрикнул я. — Море горит!

— Что ты орешь! — цыкнул на меня Евлампий. — Разбудишь Люсю!

Я показал пальцем за борт.

— Вода светится.

— Конечно. Мы же на границе перехода. Доплывем до точки отсчета и переместимся на Изумрудный остров.

— Я раньше не видел, что она горит.

Почему вид сияющей воды произвел на меня такое сильное впечатление? Наверное, из-за дядиных слов: «Я утоплю тебя при переходе в Изумрудный остров». Поэтому так страшно. Тонуть в этой светящейся воде намного хуже, чем в обычной или мне только кажется?

— Займись чем-нибудь. — строго сказал голем. — Безделье тебе противопоказано. Приготовь завтрак, ты же хочешь стать искусным поваром.

— Хочу. — сказал я. — Это правда.

— А артефакт не хочешь?

Я повернул голову, с укором глядя на Евлампия:

— Зачем ты спрашиваешь? Мало надо мной поглумился?

— В мыслях не было. — искренне проговорил голем. — Я невольно слышал ваш вчерашний разговор и теперь знаю, зачем нужен артефакт.

— И?

— Твой отец прав, если поглотители прорвутся и вновь нападут на тридцать миров, кроме оборотней нас не кому защитить.

Я вздохнул. Не знаю можно ли ему верить?

Заметив мои сомнения, Евлампий добавил.

— Ты можешь думать обо мне что угодно, я все равно буду помогать.

Я кивнул и пошел на кухню. Стараясь выбросить наш разговор из головы. Снял с полки книгу рецептов и потер обложку.

— Просыпайся, соня. Доброе утро!

В ответ на черной поверхности фолианта появились закрытые глаза, один из которых приоткрылся и укоризненно посмотрел на меня.

— Прости, пожалуйста. — извинился я. — Мне нужен рецепт вкусного и питательного завтрака на троих.

На обложке под глазами появился рот. Книга зевнула и зашуршала страницами. Открывшись на болтуньях.

Омлет рыцарский.