И действительно получилось. К Четвертому июля Брайен так вжился в роль, что временами и впрямь становился Роджером! Он усвоил даже бесцеремонные и заносчивые манеры брата.

Теперь он казался Равене более естественным, похожим на самого себя, хотя оставалась все-таки какая-то странность, которую она ощущала, но почему-то никак не могла облечь в слова.

Внутреннее чутье – так Брайен именовал неуловимые токи, исходящие от одного человека к другому, обещая будущее познание.

В эти дни, обращаясь мыслями к своему дорогому, утраченному Брайену, Равена испытывала какое-то удушье. Жутковатое, суеверное чувство. Словно дух его витает где-то поблизости, давит своей сырой, безжизненной могильной тяжестью и увлекает вниз, под землю.

Что же касается Брайена, то играть официальную роль военного советника Джефферсона Дэвиса оказалось даже легче, чем роль мужа Равены. Он ничуть не хуже Роджера владел вопросами тактики кавалерийского боя, так что президенту Конфедерации и членам его кабинета даже в голову не приходило, что произошла подмена.

Хотя пара неловких моментов возникла. В конце июня, когда обсуждалась оборонительная тактика генерала Джонстона, на которого в районе горы Кеннесо наступал Шерман, Брайен, повинуясь мгновенному импульсу, выступил с предложением, которое иначе как предательским назвать было нельзя. Ни секунды не задумываясь, он сказал:

– Надо организовать мощную кавалерийскую атаку на правый фланг Шермана.

Его помощник, майор Джордж Мэнсон, изумленно посмотрел на Брайена:

– Помилуйте, сэр, ведь как раз справа у Шермана естественное прикрытие – холмы. Не далее как месяц назад мы прикидывали разные возможности и все, включая вас, сошлись во мнении, что нашей кавалерии надо ударить слева.

Брайен быстро опомнился.

– Ну да, Джордж, – нахмурился он, – а я что говорю? Надо ударить по левому флангу Шермана.

Присутствующие добродушно заухмылялись: выходит, оговориться может даже человек, который подчиненным не прощает ни малейшей оплошности.

– Майор Мэнсон прав, полковник, – мягко пожурил его президент Дэвис. – Вы действительно сказали «правый фланг».

Брайен с нарочитым смирением покачал головой:

– Хорош, ничего не скажешь. Прошу извинить меня, господа. Простите, Джордж.

– Ничего страшного, сэр. Всем нам свойственно ошибаться. – В улыбке его читалось: даже вам.

В конце концов конфедераты под командой Джонстона нанесли Шерману чувствительное поражение. Потери союзных войск составили три тысячи солдат и офицеров против шестисот у мятежников. Но плодами своей победы конфедераты наслаждались недолго – через две недели Джонстону пришлось оставить завоеванные было позиции. Однако же моральный дух южан это сражение подняло, тем более накануне Четвертого июля.

В ночь на четвертое Брайен вместе с государственным секретарем Конфедерации Бенджамином любовался с балкона Капитолия праздничным фейерверком. В огнях была вся ричмондская гавань. Бенджамин, которого многие, и на Юге, и на Севере, считали до войны одним из самых тонких дипломатов в Америке, вдруг сказал:

– Не странно ли, полковник О’Нил? Сейчас, вот в эту самую минуту, в Вашингтоне любуются такими же огнями на реке Потомак. И мы, и они воздаем благодарную дань памяти тем временам – хорошим временам, – когда все стояли плечом к плечу, сражаясь с англичанами за свою независимость. Наш звездный час. Все мы тогда были братьями-американцами. Гражданами Соединенных Штатов Америки. – Он печально покачал головой. – И вот меньше чем через девяносто лет мы вцепляемся друг другу в глотки, точно разъяренные и обезумевшие псы. Чудны дела Твои, Господи.

– Все верно, сэр, – согласно кивнул головой Брайен. – Нечто подобное мне приходилось слышать, когда речь заходила об Англии и Ирландии.

– Насколько я понимаю, у вас там сейчас появился один забияка по имени Парнелл, от которого у англичан голова болит больше, чем от всех остальных боевиков, вместе взятых, включая партию «Молодая Ирландия».

Брайен прикусил язык. Ясно, что Бенджамину хорошо известна железная позиция Роджера в ирландском вопросе.

– Как ваша прелестная жена, полковник?

– Спасибо, сэр, все в порядке. В госпитале много работает.

На балконе появился дежурный офицер:

– Господа, президент ждет вас в своем кабинете.

У Джефферсона уже собрались военный и морской министры.

Президент обратился к собравшимся:

– Господа, адмирал Бьюкенен докладывает, что союзный флот в Мексиканском заливе усилен четырьмя мониторами и шестью канонерками. Представляется очевидным, что адмирал Фэррагат готовится к сражению. Карту, пожалуйста.

Морской министр подошел к стене и развернул карту. При виде расположения кораблей в бухте Мобил у Брайена подпрыгнуло сердце.

Президент продолжал:

– Как вам известно, благодаря стратегическому положению бухты Мобил и мощным береговым укреплениям нам удалось сковать силы северян в заливе.

Брайен повторял про себя слова президента, изо всех сил стараясь запомнить обозначения на карте и специфическую морскую терминологию.

С обеих сторон бухта действительно была надежно укреплена фортами Морган и Гейнс. Это знали все.

Что не было известно разведке союзных сил – так это расположение нескольких вбитых в дно свай и подводных мин, установленных ниже ватерлинии, собственно на дне бухты. Не ведая о том, любой корабль противника, пытающийся проникнуть вглубь, немедленно разодрал бы днище либо сделался жертвой сокрушительного взрыва.

Брайену пришлось приложить все силы, чтобы сдержать возбуждение, когда он заметил единственный безопасный проход в бухту Мобил. Узкая полоска воды неподалеку от береговой линии. То есть что значит безопасный? Место находилось в зоне прямого огня орудий форта Морган. И все-таки угроза эта меньше, чем любая другая, особенно если в точности знать, где расположены скрытые силы обороны. Собственно, миссия Брайена была фактически выполнена.

– Господин президент, – заговорил военный министр, – а как получилось, что адмирал Бьюкенен позволил этим мониторам и канонеркам пройти прямо у себя под носом? Я хочу сказать – разве не для того мы спустили на воду «Теннесси», эту металлическую громадину длиной в двести десять футов, самый мощный военный корабль в мире, чтобы сковать флот Фэррагата? И насколько я понимаю, его шестидюймовая броня способна выдержать любой огонь. Так почему же он своевременно не навязал бой Фэррагату?

– Действительно, почему? – Президент Дэвис вытер вспотевший лоб и саркастически посмотрел на военно-морского министра. – Слушаем вас, сэр.

Министр неловко поежился.

– Господа, чтобы ответить на этот вопрос, придется начать издали. Да, «Теннесси» задумывался как преграда на пути Фэррагата в залив. Да, шестидюймовая броня практически непробиваема, она выдерживает десять точных попаданий подряд в каземат. Это там, где находится румпель. Но теперь мне придется впервые открыть вам одно весьма неприятное обстоятельство, касающееся нашего флота. К сожалению, когда «Теннесси» строился на верфях Мобила, ему задали такую низкую осадку, что при обычном приливе корабль просто не может выйти в открытое море. До сих пор нам удавалось скрывать это трагическое обстоятельство, хотя и путем чистейшего блефа. «Теннесси» может дать пару-другую залпов по флоту противника в порядке устрашения. Видимость атаки. Затем, когда Фэррагат отступит, мы можем сделать вид, что просто не хотим размениваться на его жалкие суденышки, и отвести «Теннесси» назад, к причалу. А чтобы выйти из залива в открытое море, придется ждать хорошего шторма, когда уровень воды поднимется гораздо выше средней отметки.