Вернувшись в гостиную, Малькольм включил проигрыватель и достал из конверта пластинку, которую записали Папа Буало и «Новоорлеанские грелки». Они смотрели со старой фотографии: пожилые негры в темных костюмах с белыми воротничками и галстуках выстроились в ряд, шесть-семь черных как сажа лиц, печальных и отстраненных, совершенно непохожих на те, что привычно мелькали на телевизионном экране. Малькольм установил пластинку в держатель, спустя пару секунд она оказалась на вращающемся диске, и на нее опустился судорожно подергивающийся звукосниматель. Сквозь громкий шум и потрескивание донеслись звуки кекуока. Малькольм прибавил громкость.

Игла проигрывателя давно износилась, пластинка — тоже, но Малькольма это не волновало, как и то, что запись была плохой даже для своего времени: кларнет звучал плоско, а корнет дрожал в верхнем регистре. Мелодия захватила с первых аккордов; Малькольм, как всегда, вслушивался в каждую ноту, не оставляя себе времени на раздумья. Возбуждение не давало ему сесть — он стоял перед проигрывателем и переминался с ноги на ногу в такт музыке: вот он подыграл на невидимом банджо, вот изобразил глиссандо на тромбоне, а вот отбил пару ударов турецкими тарелками. Под самый финал композиции, которая для непосвященных заканчивалась слишком неожиданно, он устал и запыхался, но вновь ожил, когда зазвучало «Танцуя с барбекю».

К этому времени Малькольм уже поймал кайф, как сам бы он выразился в старые добрые времена. Он слышал, что «барбекю» имеет отношение к стряпне под открытым небом, но почему-то даже не сомневался — в песне у этого слова совсем другое значение, и речь, несомненно, о горячей красотке. Когда такая проходит мимо, про нее говорят с удивлением и восторгом: «Вот это, я понимаю, барбекю!» Малькольм никогда не танцевал с подобными женщинами, да и сейчас не притворялся, будто танцует, просто переступал с пятки на носок в тесном пространстве гостиной.

Звонок в дверь застал Малькольма врасплох, прервав на полушаге. Только убедившись, что шторы плотно задернуты, он немного успокоился. Вот бы соседи порадовались, увидев, как старик отплясывает сам по себе словно ненормальный! Малькольм одернул пиджак, вытер глаза, расправил плечи и отправился в прихожую. Снаружи доносились чьи-то голоса.

Он открыл дверь, и в дом ввалились двое, видимо, совершенно уверенные, что их ждут. Одним оказался Гарт Памфри, другого, чуть повыше и, возможно, помоложе, Малькольм сразу не узнал. Второй гость был загорелым, с густой шевелюрой аккуратно подстриженных и причесанных белых волос. Сочетание темного и светлого делало его похожим на фотографический негатив или просто на пожилого любителя крикета; так или иначе, спокойный взгляд больших карих глаз заставлял забыть о негативе. Услышав доносящуюся из гостиной музыку, мужчина повернул голову.

— Не закрывай дверь, — сказал Гарт. — Питер сейчас будет.

— Да? Хорошо.

— Малькольм, ты же помнишь Перси?

Конечно, Малькольм вспомнил: Перси Морган, застройщик, муж Дороти. Время от времени Малькольм видел, как Перси затаскивает ее в машину после вечеринки; изредка они встречались в «Библии» — последний раз около года назад. В кои-то веки манера Гарта всем обо всем напоминать пришлась кстати, не то что в те разы, когда он представлял Чарли Алуну, Алуна — Малькольму, Малькольма — Таркину Джонсу, и так далее, словно подразумевая, что все они в старческом маразме.

В неловком молчании они ждали, пока Питер доковыляет по двери, вздыхая и недовольно бормоча, после чего вся компания переместилась в гостиную. «Грелки» играли во всю мощь — они как раз начали исполнять «Разгульный блюз». Малькольму пришлось убавить звук и лишь потом заняться напитками. Он разливал виски и прикидывал, хватит ли початой бутылки «Джонни Уокер» на четверых. Или на пятерых.

— Алун тоже придет? — спросил он Питера.

— Понятия не имею. Слушай, ты не мог бы сделать потише эту муру?

— Тебе же нравилась старая новоорлеанская музыка — Джелли Ролл Мортон, Джордж…

— Возможно, теперь не нравится. Так что прошу тебя.

Перси Морган, который разглядывал пластинки, поднял голову, увидев, что Малькольм направляется к нему.

— У тебя есть Бэйси или Эллингтон? Или Джил Эванс? Спасибо, — поблагодарил он за виски с водой. — Как я понимаю, бессмысленно спрашивать про Колтрейна, Кёрка или кого-нибудь вроде них.

— Абсолютно бессмысленно, приятель, — ответил Малькольм с ноткой враждебности в голосе. — Мои записи Бэйси заканчиваются тридцать девятым годом, а Эллингтона — примерно тридцать четвертым. И у меня нет никакого Джила Эванса. Кажется, я припоминаю баритона с похожим именем, который выступал с Доном Редманом, хотя, судя по всему, ты говорил не о нем.

Малькольм хотел было уменьшить звук, но Перси Морган помешал ему, жестом велев прислушаться к соло на кларнете.

— Ты же не будешь утверждать, что это открытие в мелодике, правда? — спросил Перси, когда закончился припев.

— Нет, я бы вообще не стал ничего утверждать. Только то, что это чертовски замечательно.

— Он просто сыграл несколько восходяще-нисходящих диатонических арпеджио, добавив хроматические ноты.

Перси говорил без тени упрека или недовольства. Он словно смирился с тем, что исполнение такое, какое оно есть, и другого не предвидится.

— Вот здесь? — В этот раз Малькольм ухитрился убавить звук. — Наверное, ты прав, не буду отрицать.

— Малькольм, сделай громче! — искренне возмутился Гарт. — Мне нравятся старые диксилендовские хиты. Классная музыка, правда? — Ритмичным цыканьем сквозь зубы он изобразил нечто вроде барабанной дроби. — Кто это играет?

Малькольм передал ему конверт от пластинки.

— О да, Папа… Да. У тебя есть пластинки Гленна Миллера?

— Боюсь, что нет.

— А что-нибудь Арти Шоу?

— Нет.

Малькольм злился, видя, как спокойный вечер, который он планировал провести за выпивкой и разговором по душам со старым приятелем, превращается в групповое обсуждение джаза, причем без ведома и желания самого хозяина. Нет, он бы не обиделся, если бы к его коллекции грампластинок отнеслись должным образом: с почтительным молчанием, изредка прерываемым вопросами об исполнителях или одним-двумя — не слишком частыми! — восторженными возгласами. Малькольм вдруг понял, что рассчитывал на подобное развитие событий с той минуты, как эта троица завалилась к нему в гости, и даже еще раньше — пока ждал Алуна. Кстати, куда он подевался?

Алун вместе с Чарли возник на пороге через пару минут, буркнул что-то невразумительное, то ли извиняясь, то ли в знак приветствия, и вручил хозяину дома бутылку виски «Блэк лейбл» — совсем как в старые добрые времена, только в ту пору это была фляга темного эля.

— Надеюсь, ты не против, что я привел ребят, — сказал Алун. — Старина Тарк уже закрывал лавочку, а они вроде бы хотят выпить еще по одной.

— Понятно. Нет, конечно, все в порядке.