- Эвмар! - не сдержался я, позвав друга во весь голос.

Попробуй найди его теперь. А ведь знак высшей правды открылся для нас обоих. Я боялся потерять, забыть хоть одно слово, прозвучавшие с чистых высот.

- Эвмар! - крикнул я и увидел внутренним взором, привиделось мне, как Эвмар поворачивает посреди степи своего коня; как налетает внезапно пыльный вихрь на хмурых всадников, потянувшихся за ним со злодейской целью, и они, растерявшись, сбиваются со следа; как в темном доме, вздрогнув, оглядывается старый жрец, а придя в себя, говорит склонившимся перед ним слугам фиаса уже о другом и упускает из памяти самую тонкую нить нового "чистого помысла"...

Не успела колесница Феба пролететь один небесный стадий, как Эвмар показался вдали: он скакал по берегу навстречу моему взгляду.

- Что случилось, Аминт? - спросил он, соскакивая с коня.

- Вот, смотри, - указал я ему.

Светило солнце, живо переливалась рябь на воде, на берегу лежал мертвый холодный ствол, и рядом из разломанного, уродливого пня истекали ясно-зеленые, почти прозрачные, с нежными листочками стебли...

Я хотел было повторить откровение, но осекся: я увидел, что Эвмар сам слышит его - слово в слово. Замерев, он долго вглядывался в посланный небесами знак истины.

Когда он повернулся ко мне, глаза его блестели.

- Сегодня ты отплатил мне сполна за все знание, которое я отдал тебе, - сказал он, - Судьба моя совершила еще один виток. С этого дня ты - мой учитель.

- Не время и не место для похвал, - отмахнулся я. - Тем более - для взаимной лести. Вот - знак. Когда я увидел его, я сразу вспомнил о тебе - и был призван небом указать тебе на него. Никто, кроме меня, не молится за то, чтобы ты вновь обрел спокойствие и уверенность в своих силах. Ныне твоя решительность нужна Городу как никогда.

- Никто, кроме тебя и Невии, - улыбнулся Эвмар. - Сегодня ты открыл мне истину в ее высшей гармонии... Впервые же я прозрел ее накануне гибели Белой Цитадели. Я сидел в кибитке, у склепа, дожидаясь Гестаса. Он появился вовремя, отвязал коня... Он был спокоен и отважен в тот вечер. Он заглянул в кибитку. Я увидел его глаза... и облился холодным потом. Я понял, что Гестас обречен и обречена Белая Цитадель. Ничто уже не могло спасти ни его, ни эллинов Цитадели. И я подумал, как истинно римский мудрец, как Марк Аврелий: зачем?.. Я мог остановить Гестаса и отправить его домой к отцу: одним убитым эллином меньше и одним горем меньше - для старика-отца и для возлюбленной... Да, я мог остановить его, Аминт. Мог, - Губы Эвмара дрогнули, резче проступили морщины на лбу: душа его опять мучилась. - Знают боги, я уже вдохнул, чтобы окликнуть его по имени. Я увидел мерзавца Хиона, спившегося старого хитреца Феспида, который знал Годосава лучше, чем враги твоего отца, и уже сговорился с ним об игре в нападение на Цитадель... Но Годосаву заплатили больше и обещали еще больше, чем предполагал Феспид. Похотливого варвара завлекли женщиной, ассирийкой, - и он не пощадил своего тайного дружка... Старик был сбит с толку и, чтобы не ломать себе лишний раз голову, в начале осады принял яд... Годосава же прирезали в степи сутками позже. Я видел гнусную паутину обстоятельств, в которую Гестас летел, как ночной мотылек на огонь... Да, я едва не окликнул его. Я мог бы лишить Гестаса подвига, который останется безвестен, и победы над временем, что была недоступна даже Гераклу.., Я не остановил его, Аминт.

Я понял, что духу Эллады нужен этот подвиг, пусть безвестный. Он прорастет сквозь время в сердца наших потомков. Я не остановил Гестаса и не предотвратил горя. Не разубеждай меня, Аминт. Это - вина. Я принял ее. По ту сторону Великой Реки мою душу ждет наказание. Но это моя душа приняла вину, впитав ее, как пакля воду. Наказан буду я, но именно моя вина открыла дорогу великому подвигу, а значит, напитала эллинский дух вечной светлой силой. Это - чаши весов, Аминт. На одной - слава моего народа, на другой - моя вина. Таков еще один закон бытия, Аминт. Ты вспомнил, как я убивал псов... Прав ли я был тогда, будучи неразумным дитем? Без этого вопроса можно обойтись в жизни... Прав ли я был, не остановив Гестаса? Вот - тайна... Что скажешь, Аминт?

И сего дня я не в силах ответить на тот вопрос... Когда утром я вижу ясное солнце, встающее на востоке, я твердо убежден: Эвмар поступил верно. Когда же разливается огненный закат, когда мерцают глубоко в небесах звезды, - меня начинает мучить сомнение.

- Подвиг Гестаса не безвестен, - только и ответил я Эвмару. - Я расскажу о нем моим сыновьям.

Мои сыновья помнят о Гестасе, сыне Мириппа. И по сей день, собравшись вместе, спорят они порой о вине Эвмара, меняясь то и дело ролями обвинителей и защитников.

...В ночь после кремации патриархи Города избрали временным правителем Никагора: он был решителен и ясен умом, а главное - в его руках пока оставалась вся военная сила Города.

О том, откуда теперь ждать верных указаний - из Пантикапея или из Рима, - мнения разделились. Какой-либо определенности в мыслях "отцов" не было вовсе - все говорили невнятно и недоумевали.

Никагор был солдатом, умным солдатом. Его не трогали философские подробности наших с Эвмаром рассуждений - он хотел лишь ясно понимать, что ему, начальнику, теперь делать: как спасать Город. В Эвмаре он видел прежде всего не пророка и целителя, но - решительного, неустрашимого эллина, Лучшего примера в Городе для брата не нашлось, и он ценил Эвмара даже больше, чем отец.

- Будем укреплять стены и дружбу с Фарзесом, - отвечал ему Эвмар на вопрос, что остается делать, как спасать Город от надвигающейся бури. - Иного выхода нет. Мои друзья в Пантикапее знают, как поступить в крайнем случае... В том, который и произошел... Я сделаю все, чтобы на место твоего отца Боспор, как бы по собственному желанию... и к своей радости, вернул Хофрасма. Он - тот человек, который сейчас как раз необходим. Твоя же забота остается одна - армия.

На советах "отцы" говорили разное: то ли идти на братание с Пантикапеем - отдать часть золота и получить в обмен войска и особую благожелательность Боспора,