Вывод противоречил утверждению Маритты, что мароманнам по плану отводилась роль городских террористов, но другого варианта Макс не находил. Получалось, что вольно или невольно отряд выполнил все, что задумывалось неизвестным сценаристом. Или не все, но большую часть. И дальше, даже если Хауэр решит, что действует самостоятельно, ему придется тоже играть по правилам хитроумного заговорщика. Ведь выбраться из каменной ловушки он теперь сможет, лишь доведя дело до конца – докопавшись до истинной цели захвата базы. Было ли запланировано и это? Макс не знал, но зато понимал, что ответ неважен. В любом случае у Хауэра не оставалось выбора.

Так что в новых условиях командора больше волновал другой вопрос – как взбодрить народ? Как придать отряду сил, чтобы закончить миссию и вырваться? Или же просто вырваться.

В первую очередь, конечно, следовало взбодрить воинов. Они были суровыми парнями, которые знали, на что идут, когда записывались в штурмовые бригады, никто из них не рассчитывал дожить до почетной отставки, но в глубине души у каждого наверняка все-таки таилась надежда, что он напишет мемуары или хотя бы расскажет о своих подвигах внукам. Но, когда товарищи гибли пачками, сначала через два, а потом и через одного, затаенная надежда сжималась почти до «шварцшильдовских» размеров, и это могло обернуться крупными проблемами. Ведь из черной дыры, в которую проваливалась надежда, не было выхода в этой Вселенной. А без надежды, даже самой слабой, человек жить не может, пусть он будет самым крутым и морально непробиваемым. Без надежды человек теряет нить жизни, а то и сам обрывает ее, совершая какую-нибудь героическую, но неоправданную глупость. Так что воины, хоть и сохраняли лицо и вели себя словно ничего не случилось («да, мы понимаем, что понесли серьезные потери, да, мы скорбим по погибшим товарищам, но не опускаем ни стволы, ни руки»), нуждались в командирской поддержке, и Хауэру следовало что-то им сказать. Что-то бодрящее и неформальное.

Робокригам моральная поддержка вроде бы не требовалась, но Хауэр давно воевал и знал, что доброе слово помогает и синтетикам. Казалось бы, искусственный разум, какие у него могут быть эмоции, а вот поди ты, синтетики тоже реагировали на авторитетное, но неформальное обращение командира в паузе между схватками. Причем слова должны идти непременно от самого командира, а не от его личного синтетика. Хауэр был далек от популярных среди «некондиции» философских рассуждений на тему, могут ли возникнуть зачатки неповторимой личности у искусственного разума, могут ли синтетики хотя бы осознать себя членами общества – пусть и стандартизованными, без особых личностных черт – и насколько влияет на формирование того или другого собственный «жизненный» опыт синтетика, не связанного с компаньоном естественного происхождения? Максу было неинтересно погружаться в досужие рассуждения типа «снятся ли синтетикам искусственные овцы». Он и так знал ответы на все эти вопросы.

Робокриги действительно отличались друг от друга и по-разному накапливали личный опыт, пусть и имели абсолютно одинаковые ТТХ. В этом командор убеждался раз за разом в боевой обстановке, когда подбирал бойцов для выполнения задач. Допустим, наблюдать и корректировать огонь лучше других умел семьсот десятый, лучшим штурмовиком авангарда был робокриг с номером «двести пять», а триста первый умудрялся разобраться в самых сложных живых системах противника, даром что сам был искусственным. Вот и скажите после этого, что стандартные, никем дополнительно не запрограммированные роботы – это одинаковые механические болваны, не имеющие никаких индивидуальных особенностей. Имели они эти особенности, имели, да еще какие. И совершенствовали их в порядке личной инициативы в «условно свободное» время.

Удивительно? Ничуть. Половина разгадки феномена имелась на первой странице инструкции по эксплуатации робокригов, которую опытные люди вроде Хауэра называли «рекомендациями по сотрудничеству», поскольку слово «эксплуатация» как-то не вязалось с принципами боевого братства. Ведь в войсках никто не делил воинов на первый и второй сорт, а то, что робокриги шли всегда первыми, считалось скорее следствием недостатков живых бойцов, чем «малоценности» искусственных. Так вот, в заголовке «рекомендаций» было четко написано – «робот-воин (робокригер, робокриг, РБК-17) самопрограммирующийся». Так что вроде бы удивляться разнообразию их «увлечений» было глупо. Но разработчики наверняка подразумевали исключительно накопление боевого опыта и самостоятельное внесение робокригами поправок в программы действий на поле сражения. Того, что «на досуге» синтетики будут изучать посторонние науки и ненужные им в принципе вещи вроде истории, физики подпространства, биологии и даже философии, никто из инженеров, похоже, не мог и предположить.

Вот такие были у Хауэра бойцы. Хоть живые, хоть искусственные, а все личности. В большинстве своем незатейливые, но все-таки неповторимые. Во всяком случае, Макс предпочитал думать о своих воинах и робокригах именно так. И они это знали или чувствовали и платили командиру абсолютной преданностью.

Так что поговорить по душам Хауэр собирался со всеми бойцами без исключения, но все-таки пока это была задача второго порядка. В первую очередь следовало отыскать ответы на главные вопросы – зачем, почему и кто? Зачем штурмовиков так изящно заманили в лабораторный блок базы Эпсилон-13, почему именно их и кто это все придумал?

Справедливо решив, что часть ответов можно найти в лабораторном блоке, раз уж поток событий принес штурмовиков именно сюда, Хауэр приказал бойцам взять бастион под контроль и хорошенько осмотреть все, что в нем имеется.

Первую часть боевой задачи штурмовики выполнили просто идеально. Проникли через крышу, вышибли охрану и рассредоточились по четырем ярусам блока. Воины заняли позиции для обороны здания, а робокриги провели зачистку. Самый нижний, подвальный ярус, как обычно, взяло и зачистило звено самого командора.

В семи случаях из десяти именно зачистка подвалов была самым опасным этапом работы, да и подавляющее большинство ценных находок хранилось также в подвалах. Хауэр полностью доверял своим бойцам и знал, что они справятся с задачей не хуже командира, а все найденное доставят ему в целости и сохранности, но при этом Макс помнил золотое правило – меньше знаешь, крепче спишь. Чтобы воинам, если они вдруг наткнутся на что-то особо секретное, не пришлось впоследствии долго и нудно общаться с контрразведкой или тайной полицией, а в худшем случае еще и проходить неприятную процедуру «блокировки лишних знаний» (проще говоря, «промывки мозгов»), Хауэр всегда брал всю ответственность на себя.

Первые шаги по дактианскому подземелью не доставили особых проблем. Хауэра и его команду из двух робокригов и неизменной «экспертной группы» в составе доктора Бозе и кифера Момо встретил воин-синтетик, спустившийся по воздуховодам и открывший двери изнутри. Это, кстати, был тот самый триста первый, крупный спец по биологии модифицированной живности и растений, заслуживший в этой связи почетное прозвище Ботаник.

– Все нормально? – вместо привычного приказа «доложить обстановку» спросил Хауэр. – Как ты вскрыл двери?

– Иглоукалыванием. – Робокриг кивком указал на торчащий из стены нож. – Здесь проходит периферический нервный пучок.