начинаем систематизировать и упаковывать некоторые исследования в надежде, что они заполнят некоторые пробелы, особенно те образцы и заметки, которые мы находим. Понятно, что то, что они здесь делали, было намного хуже, чем просто создание высших разумных видов и удержание их в плену. И почему сейчас? Почему они хотят этого сейчас?

Зачем рисковать всем? Если только у них нет другого выбора, кроме как…

Возможно, что-то здесь является ключом к монстрам и он нужен моим боссам. Если так, то я должна сначала найти его и сохранить в безопасности, потому что, если люди, окружающие город, являются каким-то признаком, они готовы сделать все возможное, чтобы вернуть его.

Даже начать новую войну — войну, в которой ни одна из сторон не сможет выжить, только не снова.

Мы балансируем на грани мира и хаоса, и мы — все, что стоит между ним.

Когда я больше не могу собирать вещи, оставляя тяжелые вещи Катону, я возвращаюсь через бункер, глотая боль, которой пропитаны стены, как их кровь. Я позволяю боли и агонии подпитывать меня, наполнять меня, и чем больше я вижу, тем сильнее злюсь.

Я оказываюсь за камерами возле двери, в которую мы не заглядывали. У меня плохое предчувствие, но я отказываюсь съеживаться. Мне нужно увидеть все, чтобы знать правду, поэтому открываю ее, и на глазах у меня мгновенно наворачиваются слезы. Мой рот открывается, и желчь подступает к горлу.

Кажется, вся моя душа трепещет от зрелища, разворачивающегося перед моими глазами.

Там, посреди комнаты, распятое чудовище — или то, что от него осталось. Кости скелета сцеплены наружу. Череп свисает, рога наполовину сломаны. Пол, что ведет к стоку под трупом залит кровью.

Я задыхаюсь, но не могу отвести взгляд, удивляясь, как кто-то мог это сделать.

Как кто-то мог быть способен на такую ​​бесчеловечность?

— Тсс, Талли, все в порядке, — успокаивает Катон, появляясь позади меня и поворачивая к своей груди, прежде чем тихо закрыть дверь. — Тсс, отпусти, я знаю, просто выпусти всё. — Он обнимает меня, пока срываюсь, хотя должно быть наоборот. Когда я поднимаю голову и кричу, его лицо смягчается, и он вытирает мои слезы.

— Я много лет видел эти ужасы. Уже мало что может меня шокировать. Да, у меня болит сердце за мой народ и того человека, который там, но это подпитывает мою решимость сохранить тебя и мой народ в безопасности.

— Я не одна из вас, — напоминаю Катону, и не понимаю, как он меня не ненавидит.

— Ты — одна из нас. Может, ты и не родилась с рогами или красной кожей. — Он подмигивает. — Но у тебя сердце монстра, детка, и я планирую сохранить его таким. Так что давай вернемся. Тебе нужно поесть, поспать и отдохнуть.

— Нет, не вернусь, пока вы все не будете в безопасности, — бормочу я. Оглядываюсь на дверь, в моем голосе звучит яростная решимость. — Я не могу.

ГЛАВА 30

ТАЛИЯ

Вернувшись в университет, я погружаюсь в наши исследования, не желая оставаться в этом бункере. Он кажется полным призраком. Я пытаюсь классифицировать как можно больше исследований, чтобы найти важные фрагменты, но их так много. Чтобы просмотреть исследования, может потребоваться целая жизнь. Катон неустанно работает рядом со мной, останавливаясь только для того, чтобы проверить своих людей и решить все возникающие проблемы. Я знаю, что он беспокоится, из-за того что я не сплю, но он заставляет меня есть, и три дня спустя я ничуть не ближе к тому, что они ищут, чем когда я начинала.

Измученная, подавленная и злая, я позволяю Катону затащить меня в постель и свернуться вокруг меня, где он приказывает мне спать. Катон прав — если я отдохну, ответы придут ко мне сами. Моему мозгу нужен сон, чтобы работать над проблемами. К этому моменту у меня началась легкая истерика, несмотря на то, что я уже привыкла к недосыпанию.

Я ожидала, что буду думать над проблемами всю ночь, как обычно, но оказалось, что я крепко сплю, и когда проснулась, то отдохнула и душой, и телом. Я готова к работе, но сначала переворачиваюсь на спину и вижу, что Катон все еще спит, что бывает редко. Его глаза закрыты, лицо расслаблено, а клыки очаровательно свисают над губой. Его хвост обвивается вокруг моей лодыжки, чтобы удержать меня рядом с ним, а когда я пытаюсь отстраниться, он тихо рычит, притягивая меня ближе. Я улыбаюсь, растворяясь в его объятиях.

Я не должна этого делать, ведь он не мой, но в темноте, в одиночестве, я могу признаться, что хотела бы, чтобы он был моим.

Несмотря ни на что, я нашла единственного человека, единственного мужчину-монстра, который понимает меня, дорожит мной и поддерживает меня. Катон добрый, умный и обаятельный. Верный и преданный. Красивый и заботливый. Он — все, о чем я даже не подозревала, что мне нужно, и все же он не мой.

Похоже, я эгоистичная сука, потому что я не отодвигаюсь. На самом деле я наклоняюсь и целую его в грудь, хихикая, когда глубоко внутри него раздается мурлыканье. Я делаю это снова, и вибрация эхом отдается во мне, заставляя дыхание перехватывать.

— Что ты делаешь, любовь моя? — бормочет Катон, и когда я поднимаю взгляд, он приоткрыл один глаз.

— Ш-ш-ш, спи, — приказываю я, и на его губах появляется ухмылка, после чего Катон переворачивается на спину, увлекая меня за собой. Катон вновь закрыл глаза, когда прижал меня к себе и издал полусонный утвердительный звук.

Ухмыляясь, я снова опускаю голову, но мне неспокойно. Мне нужно поработать. Ну, не совсем, это не то, что мне нужно, но я не скажу ему об этом. Я забыла о его повышенных чувствах, потому что через минуту я слышу, как он глубоко вдыхает, а затем в его груди раздается рык.

— Если ты нуждаешься, Талли, тебе следовало сказать об этом. Просто разбуди меня.

Я поднимаю голову и вижу, что Катон широко раскрыл глаза, которые горят красным, но я отползаю от него. Он не дает мне уйти далеко.

— Талия, — предупреждает Катон. Сглотнув, я поднимаю на него глаза и лепечу: — Ладно, я возбудилась. Теперь доволен?

— Очень, — мурлычет он, злобно ухмыляясь, и не успеваю я запротестовать, как Катон переворачивает нас и прижимает меня к себе, просовывая ногу между моих бедер.

— Катон! — простонала я, зная, что этого делать не следует.

— Если ты не перестанешь думать и