все заслуживаете будущего. Вы заслуживаете безопасности и счастья, а Катон — прежде всего. Я не могу причинить ему вреда больше, чем себе.

Он внимательно смотрит на меня.

— Ты любишь его.

Я вздрагиваю от его слов. Неужели он прав? Я не успеваю ответить, потому что в комнату вбегает Катон и улыбается, когда видит меня, но его взгляд угасает, когда он переводит его на брата. Рычание, которое Катон издает, разрывает мне сердце, когда Катон прыгает между нами, и боль, которую я вижу в глазах его брата, слишком сильна.

Положив руку на спину Катона, я делаю шаг в его сторону.

— Ш-ш-ш, он не желает зла. Он пришел поговорить со мной, а не угрожать или причинять мне боль. Он просто хочет понять. — Я смотрю на Катона. — Он твой брат, Катон. Он совершил ошибку, которую я не стану на него возлагать. Я не виню его за то, что он ненавидит меня или беспокоится о моем присутствии, и ты тоже не должен.

— Он угрожал тебе, — рычит Катон, сжимая кулаки.

— Да, он угрожал, и я это уважаю. Он сделал это, потому что любит тебя, так что поцелуйтесь и помиритесь, мальчики. — Я хмыкаю. — У нас есть дела поважнее, чем ваш конкурс по измерению члена.

Катон смотрит на меня с недоумением.

— Зачем нам измерять наши члены? Мой явно больше.

— Мужчины. — Я застонала. — Похоже, даже монстры не отличаются от людей.

Его брат возмущенно фыркает.

— А мой — впечатляющий.

— Не сомневаюсь, что у вас обоих очень красивые члены, — терпеливо предлагаю я, — но сейчас нам нужно заняться делом. Акуджи не против нашего присутствия?

Катон кивает и смотрит на меня сверху вниз.

— Я также сказал ему, что у тебя есть что им показать, поскольку ты близка к прорыву, поэтому один из его людей будет прикрывать нам спины.

— Правда? — спрашивает его брат, и я вижу в его глазах надежду.

— Да, если ты позволишь мне работать, — ворчу я, заставляя Катона усмехнуться. Его брат улыбается и смотрит Катону в глаза.

— Она похожа на тебя, когда мы были юнцами, — замечает он, опуская голову. — Прости, что угрожал человеку. Я просто беспокоился за тебя и наш народ, но мне не следовало позволять своим предрассудкам и гневу брать верх. Если человек Талия может забыть об этом и помогать нам, то и я смогу.

— Видишь? Командная работа! — Я аплодирую.

Его брат вздыхает и опускается на колени.

— Чтобы загладить свою вину, я предлагаю права на уважение.

— Брат. — Катон вздыхает, но вид у него решительный, зубы стиснуты.

— Это самое малое, что я могу сделать. Я прошу тебя принять это не только как моего брата, но и как нашего лидера. — Он откидывает голову назад, оставляя грудь и шею уязвимыми.

— Права на уважение? — шепчу я.

— Это наш способ показать свое уважение к другому и искупить вину, сделав себя слабым, — пробормотал Катон, наблюдая за братом. — Это наш путь.

Хорошо…

Я наблюдаю, как Катон расправляет плечи и, кажется, становится еще больше, а его хвост беспокойно бьется за спиной, приближаясь к брату.

— Уверен? — спрашивает Катон.

— Я отдаю свою жизнь тебе. Она в твоих руках. Я прошу прощения, — говорит его брат заученными словами. — Я предлагаю тебе свою верность и свою жизнь, брат, — добавляет он, и Катон вздрагивает, а затем застывает у меня на глазах. Он оглядывается на меня, его лицо не читается, и я не знаю, что он видит в моем взгляде, но он снова смотрит на своего брата… и наносит удар.

Он вонзает клыки в шею брата, тот хрипит, но не отступает.

Я с ужасом наблюдаю за происходящим, пока не понимаю, что это значит. Катон может убить его, может покалечить или сильно ранить, а он должен довериться своему другу, своему брату. Я не сомневаюсь, что Катон этого не сделает, но жестокость его нападения потрясает меня. Иногда я забываю, на что способен Катон.

Сейчас он напоминает мне об этом, и он это знает.

Он отпускает горло брата, но не убивает его. Это предупреждение, понимаю я. Наказание.

Когда Катон смотрит на меня с кровью на губах и клыками, я сглатываю, но отказываюсь отворачиваться или бояться. Он все еще тот мужчина, который танцевал со мной, крепко обнимал меня и обещал оберегать. Он — монстр, который целует меня так, будто не может без меня дышать. Это все еще Катон. Я протягиваю ему руку, и облегчение, отразившееся на его лице, заставляет мое сердце вздрогнуть. Он спешит ко мне, вытирает рот и крепко обнимает меня, словно боится, что я отвернусь от него.

Я успокаиваю его, прислонившись к его боку, и перевожу взгляд на его брата, опустившегося на колени. Кровь струйками течет из ран на его горле, но его глаза ясные, счастливые.

Странные, непонятные монстры и их традиции.

Между ними все еще существует пропасть, которую Катон, похоже, не рад преодолевать, но видно, что он скучает по брату.

Я перекину мост для него. Я отстраняюсь от объятий Катона и иду к единственной семье, которая осталась у человека, о котором я забочусь.

— Хорошо, нам понадобится помощь, не хочешь присоединиться к нам? — Я протягиваю руку, и его брат смотрит на меня.

— Ты так легко меня прощаешь?

— Надо же с чего-то начинать, — говорю ему и улыбаюсь.

Монстр отвечает неуверенной, кривой улыбкой, после чего берет меня за руку. Конечно, я не могу помочь ему подняться, но это символично, и когда он уходит, чтобы начать, Катон двигается за мной.

— Талли, моя идеальная маленькая Талли. — Рычание и собственничество в его словах вызывают во мне дрожь, и я прочищаю горло.

— Для этого нам понадобится больше монстров.

ГЛАВА 32

ТАЛИЯ

Мы неустанно работаем бок о бок, и новые монстры приходят, чтобы помочь нам пробраться через все исследования. Некоторые отказались прийти, и я их понимаю. Я сказала брату Катона, чтобы он приглашал только тех, кто не против вернуться в лабораторию. Некоторые все еще сомневаются и смущаются, поэтому я помогаю им, отдавая приказы.

Это, кажется, заставляет их двигаться, и я улыбаюсь Катону, когда мы входим в привычный ритм.

Однако кое-что из тетради не дает мне покоя, поэтому я беру образцы крови у всех желающих, включая Катона, себя и даже его брата, и начинаю работать с записями, пока мы ждем.

Когда я вижу результаты анализа крови и снова смотрю на блокнот, то узнаю