Кирюха шел по улице и смотрел в глаза проходящим женщинам. Ноги были легкие-легкие. Молодой он и сильный. Как это все произойдет? Он придет и скажет… Что он скажет? Трудно думается трезвой голове. Сразу хочется повернуть обратно. Впрочем, там-то он сообразит, что сказать. Они пройдут в комнату. Как там в комнате? Лучше бы принести бутылку вина. А если она ничего не имеет в виду, куда он денет бутылку? Нет уж, лучше прийти просто так. Завести разговор. Несколько шуток… А потом вдруг вспомнить – ах, он совсем забыл! – у него ведь день рождения, и принести бутылку. Тогда уже все просто…

А вот как он трезвый дотянет разговор до бутылки? Что скажет? С чего начнет?

Как же бывало раньше? С чего он начинал? С ничего. Собственно, почти ничего не было. Странное дело, как ни глянешь, все пары, пары… А когда появишься ты, оказывается, что никого-то нет. И куда только девался тот предыдущий «он»? У самых умных, самых красивых – и никого-то не оказывается. Просто она как раз об этом только что думала, и как это он точно сказал, а он – какое совпадение! – любит те же конфеты, книги и артистку, что и она, а она – он. Куда-то девался тот предыдущий «он», который любил что-то другое.

А тут – что он скажет?

Но ведь и жизнь-то вокруг него вовсе другая. И люди другие. И эти другие люди – мужчины и женщины, – им вовсе не обязательно влюбляться. Просто так – и все, и больше ничего. Все так говорят, что все так делают. И они так делают. И тот же специалист… Почему же он, Кирюха, не знает в трезвом виде, о чем ему говорить?

Да нет же, просто так никогда не бывает. Все-то они врут на себя, эти люди. Ничего не бывает просто так хотя бы потому, что после «просто так» что-то бывает. Все-то они врут…

Ни на что-то он не годен, этот Кирюха! Даже склеить толком какую-то девку… И все эти слова он сейчас поэтому выдумал… Что слова! Они услужливы.

А может, вовсе это не «какая-то» девка?

Ведь это же человек, может, понеразвитей, может, попроще, но уж, во всяком случае, в тыщу раз сложней, чем думают все те, кто подходит к ним, здоровается с ними, танцует с ними и спит с ними… просто так.

А как к такому человеку подойдешь с пустыми руками? Что скажешь?

Нет, нужно принести бутылку…

А неужто нельзя просто? Давайте не трогать слов, чтобы все было без гадости. А там посмотрим…

А что – посмотрим?

Шел Кирюха по асфальту и смотрел на проходящих женщин.

Пожалуй, еще рано. Положим, в восемь она вернулась с ночной смены. Ей еще поесть и поспать нужно. Ну, уж никак не раньше трех часов можно к ней прийти…

А до трех еще – раз, два, три…

И снова плыли навстречу улички и переулки, и стандартные домики повторялись, как один нескончаемый дом, и шли навстречу женщины и несли авоськи и сумки с картошкой и булками, и совсем молодые девки несли свои лица. И как же можно было подумать, что вдруг к какой-то из них можно подойти и заговорить и чтоб она стала твоей? Так уж, если она станет твоей – разве может быть просто так?

А до трех еще – раз, два…

Кирюха шел и смотрел под ноги. Шаги были – раз, два, три… И мимо уже не плыли дома, не ходили женщины с авоськами… А просто тек под ноги асфальт – школьная доска, и на ней все записывались вопросы и стирались вопросы, и каждый ответ сменялся вопросом, и снова все стиралось… И текла все та же асфальтовая дорога, и была она как доска в классе, с которой стерли ответы.

А между тем навстречу шли женщины с авоськами и девки с лицами, и некоторые думали, что все просто так. Они смотрели на проходящих, и вбирали животы, и виляли бедрами, и делали гордые, глупые лица.

И прошли три такие девки – уставились на Кирюху, а он шел и никого не видел, а они смотрели на него, оборвав свой птичий разговор, и смотрели на него, разинув рты. А когда он прошел, они встали, обернулись, и одна сказала:

– Ишь, красивый, черт!

Кирюха услышал это, посмотрел вокруг – улыбнулся девкам. А вокруг были улицы и дома, и все они были в солнце. И шли навстречу женщины и девки, и он смотрел на них, а они на него. И все могло быть просто так. Вполне могло быть.

И походка легкая, и голова красивая… Вон какие у меня широкие плечи – и он расправил плечи, вон какая у меня узкая талия – и он втянул живот, вон как я вырос – и он выпрямил, как мог, спину…

А до трех было – раз… Только час оставался до трех.

И, во всяком случае, ему надо подкрепиться. А то ведь совсем смешно оскандалиться оттого, что ты голоден. А также, как говорил специалист, хорошо выпить пива…

И есть ему очень не хотелось, но он съел и первое, и второе. И пить ему не хотелось. Но он выпил кружку пива – и первую, и вторую.

Уж теперь-то он не подкачает!

Все будет в порядке… Зачем же иначе она дала ему вчера свой адрес?

А до трех… А до трех уже ничего не оставалось.

Он подошел к дому. И прошел во двор. Прошел в парадное и поднялся по лестнице. Остановился на площадке. Причесался, глядя в оконное стекло, сделал лицо Джека Лондона – сильное, волевое, с мягкими ямками у губ, живые глаза – одновременно твердость и мягкость. И позвонил.

Замок покрякал. Дверь раскрылась – и это была не Люся.

– Можно видеть Люсю?

– Ее нет дома, – сказал женщина, вся в черном.

Как это он не подумал об этом?

– А она уже пришла с работы?

– Она ушла в магазин. – Женщина закрыла дверь.

Черная женщина… Ну, магазин – это еще полбеды.

Кирюха решил не упускать дверь из виду, сел на скамейке напротив и безразлично грыз травинку. Прошло пять минут, и пятнадцать, и полчаса. «Тут всего-то два магазина», – подумал он и встал. Он зашел в первый, но там не было Люси, и во втором ее тоже не было. «А вдруг мы сию вот минуту разминулись?» Он бегом бросился к парадной, но никого не нагнал. «Нет, не успели бы разминуться», – подумал он. И сел на скамейку. Пять минут, пятнадцать, полчаса.

«Все-таки разминулись, наверно, – подумал он. – Просмотрел».

И вот он снова у двери. Позвонил.

– Люся пришла?

– Пришла и ушла с подругой, – сказала та же женщина.

Черная женщина.

«Когда же это она успела?!» – недоумевал Кирюха.

Он вернулся в общежитие – это был соседний дом. Из окна коридора можно было видеть Люсину парадную. И из окна туалета тоже. Он смотрел на дверь ее парадной и из окна коридора, и из окна уборной. Он надевал темные очки и смотрел в окно и очки. Ему это надоедало. Он отходил и брал газету. И вдруг думал, что именно в эту минуту Люся проходит в парадную. Он бросался к окну и смотрел в окно. И смотрел в очки. Но она не проходила в парадную.

«Что же это я такое? – думал Кирюха. – Что за идиотизм? Собственно – сдалась она мне…»