– Очень интересно, – только и смог выговорить я. – Ну ладно, я понимаю. Первый раз ошиблись. Потом-то чего ко мне лезли?

По словам попавшего в жандармские застенки бандюгана, никто и не собирался меня убивать. Отчего-то они решили, что я, новый томский губернатор, и есть тот генерал, что ссудил Цибульскому деньги. И, по их разумению, было вполне вероятно, что именно у меня находились и документы на новый прииск. Потому и устроили пожар в Гостином дворе – надеялись под шумок порыться в бумагах. И потом, уже в тецковском «Сибирском подворье», лезли именно в кабинет. Никто из них и предположить не мог, что я, генерал, могу сидеть в неосвещенной комнате с револьвером в руке!

А Гинтар оказался самым прагматичным из моих соратников. Ничтоже сумняшеся, он выдал Захарию десять тысяч рублей из моих капиталов в рост под залог этого самого «Золотого ключика». Так что я теперь вроде как совладелец золотого прииска…

– Едрешкин корень, – сказал я. Просто потому, что нужно было что-то сказать. Вот что мне теперь делать? Перепутали, не предположили, подумали… Детский сад какой-то. И я тоже хорош. Покушение! Заговор! Тьфу!

Но с этим винно-водочным надзирателем что-то нужно решать. Причем недостаточно тихонько придавить этого прохиндея где-нибудь в темном переулке. Покушение на мою жизнь было? Было! Шлепнуть меня за здорово живешь могли? Да легко! Бог уберег – иначе и не скажешь. Отправлял лиходеев ко мне он? Выходит, что он. Значит, нужно показательно его уничтожить. Чтобы другим и в голову не могло прийти хоть отдаленно что-то похожее. Мне еще только тут доморощенных террористов не хватало…

Но террор – это заботы жандармов и Третьего отделения. А вот показательно наказать зарвавшегося чиновника – дело святое. Только есть еще один немаловажный аспект! Должность господина коллежского асессора!

Надзиратель питейно-акцизного округа, собирающий с производителей спиртсодержащих жидкостей государеву дань, не в последнюю очередь должность политическая. Понятно, что алкоголь нужен. Во-первых, свинья всегда грязь найдет и те, кто пьет, так пить и будут. Две пережитые в той, прежней моей жизни антиалкогольные кампании только подтвердили это правило. Во-вторых, спирт необходим для химического производства и вскоре, надеюсь, будет нужен для медицины. Но самое главное – в-третьих, при существующих сейчас условиях выварка хлебного вина едва ли не единственный в Сибири регулятор спроса и, соответственно, цены на зерно. Останови я винокурни – цены на плоды крестьянского труда мгновенно упадут и уронят покупательскую способность большей части населения края. Особенно южных, кабинетских, округов.

Тем не менее происходящее сейчас на рынке алкоголя порядком никак не назовешь. Каждый творит что хочет. Стандарта на сырье, на качество очистки и крепость готового продукта не существует. Акциз берется с ведра спиртсодержащей жидкости по девять с четвертью копеек с градуса по металлическому спиртометру. И все. Водку только называют хлебным вином. На самом деле варят ее кто во что горазд и из чего попало – от опилок до лесных ягод.

По-хорошему, не дело губернатора пытаться навести порядок в этом сверхприбыльном бизнесе. Но хоть что-то сделать в этом направлении нужно. Хотя бы уже потому, что к востоку от Томска располагалась огромная часть страны, нуждающаяся в дешевых и качественных сибирских продуктах. И это я еще о Монголии с Китаем не говорю! И когда по железной дороге в Красноярск отправится первый хлебный эшелон, господа винокуры и виноторговцы станут мне врагом номер один. Ибо цены на их сырье немедленно подпрыгнут.

Сейчас, несмотря на нахальство этого Лавицкого, вмешиваться в устоявшуюся структуру мне еще рано. Но иметь вменяемого и, главное, управляемого чиновника на месте надзирателя я должен уже к началу строительства чугунки.

Кроме того, прекрасно представляю себе размеры откатов спиртоваров собирающим акцизы господам. Если один Исаевский завод производит в год свыше полумиллиона ведер хлебного вина, то даже по копейке с ведра – пять тысяч рублей. А таких винокуров в одном Томске семеро. В карманы инспекторов падают огромные по нынешним временам суммы, а мне, понимаешь, заводы строить не на что! Так что нужен человек, готовый поделиться неправедно нажитыми деньгами.

Что бы этакое придумать, чтобы и этого Иосифа Михалыча «взлохматить» на долю малую? Ну или хотя бы отобрать у него векселя преставившегося Еремея Бибикова? Очень уж перспективный господин этот Цибульский! Давно следовало присмотреться к золотопромышленникам и выбрать кого-нибудь понадежнее. Были, помнится, на карте стратегических резервов несколько золотоносных районов в труднодоступных местах Алтая. В том мире их разработку блокировали экологи. Там, едрешкин корень, Алтайский биосферный заповедник находился. При промывке золотого песка в двадцать первом веке массу всевозможных вредных для природы веществ применяли. Кислоты, ртуть… О перекореженных драгами сибирских реках Гринпис полгода по всем телеканалам выл. Это сейчас в работе все больше руки артельщиков и окружающей среде ничто не угрожает. Скорее наоборот. На Алтае, как оказалось, и тигры водятся с медведями, не говоря уж о полудиких кочевниках, совсем не обрадованных вторжением русских на свои земли.

Тем не менее золото там есть, и его немало. Мне бы хватило. Только кому попало давать в руки это богатство не хотелось.

Эх! Столько дел накопилось, а я в Барнауле ерундой маюсь.

– Что-то еще? – тяжело вздохнув, поинтересовался я у подозрительно веселого Михаила. – И чему ты, господин поручик, все время радуешься?

– Простите, ваше превосходительство. Просто…

– Что «просто»?

– Я рад, что вы вернулись, Герман Густавович. Теперь снова что-то начнет происходить.

– Гм… – поперхнулся я чаем. – Тебе мало этих погорелых горных чинов?

– Да уж, – легко согласился секретарь. – От господина майора из Томска пришла депеша, что шестого августа пожары также охватили Тюмень. Огнем уничтожена вся заречная половина города. А четырнадцатого вспыхнуло в Сузуне. Сильно поврежден монетный двор, сгорели дотла гауптвахта и заводоуправление. Томского мещанина, пытавшегося в ночь на пятнадцатое августа запалить губернский суд в Томске, сторожа насмерть забили палками. Отдельные возгорания девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого отмечены в Колывани, Мариинске и Кузнецке. Киприян Фаустипович Кретковский усматривает в этом распространившемся поветрии признаки всесибирского злого умысла…

Я так смеялся, что даже слезы выступили.

– Фу-ух, прости Господи, – наконец отдышался я. – Вот дурость-то где… всесибирская… Хи-хи… Господин майор не усматривает в этом… поветрии летнюю засуху и отвратительнейшее состояние пожарных служб?

– Не могу знать, ваше превосходительство, – нейтрально отговорился Карбышев. – Известие пришло лишь позавчера, с большой почтой.

– О!

Пробуя высчитать время реакции царской семьи на мои… попытки изменить историю, я установил для себя срок – двадцатые числа сентября. Начиналось двадцать шестое, а меня никто не трогал и ничего от меня не хотел. Кроме местечковой суеты, конечно. И только сейчас до меня дошло, в чем, собственно, дело!