Но сначала я должен объяснить, как именно работает почта в Российской империи и почему письма от Петербурга до Томска добираются гораздо быстрее путешествующих тем же маршрутом людей. А главное, почему в Барнаул корреспонденция приходит с существенным опозданием.

Итак, вы – житель столицы – запечатали конверт, наклеили марки и отнесли свое послание на почту. Писари сверили адрес с перечнем населенных мест империи, проверили достаточность оплаты, проставили штемпель и сунули письмо в мешок. Как только поклажа на нужное направление наберет определенный вес, ее положат в первую же повозку к извозчику. И он не имеет права отказаться, если намерен пользоваться перекладными почтовыми лошадьми.

На следующей станции, пока первый кучер отдыхает и меняет коней, мешок добавят к грузу того, кто уже трогается. И так далее, пока запечатанная пломбами поклажа не доберется до окружной станции. Там пломбы вскроют, добавят местные письма, отделят те, что требуется раздать адресатам в данном округе, и отправят дальше. Зимой по санному пути письмо будет передвигаться не медленнее чем триста верст в сутки. Летом – двести. Весной и осенью в распутицу – сто – сто пятьдесят. При самом отвратительном состоянии дорог от Санкт-Петербурга до Томска ваше письмо доберется не позднее чем на шестнадцатый день. Вот так-то! Теперь сравните со сроками доставки посланий почты России начала двадцать первого века…

Предназначенную для горной столицы Алтая корреспонденцию отделяют от всей массы в Каинске. Потом она пересылается в Колывань, где ждет, пока не наберется нужная масса. И лишь после этого едет в Барнаул. Бывает, особенно в неспешную летнюю пору, алтайский мешок и по неделе лежит без движения. Зато единовременно приходит сразу много всего. И газет с журналами, и писем с посылками. Большая почта, короче.

– Для меня… – Голос обзавелся предательской хрипотцой, и мне пришлось прокашляться, чтобы взять себя в руки и продолжить: – Для меня что-либо в почте есть?

– Да, конечно, Герман Густавович. Вот. Я посчитал нужным отделить обычные прошения и доносы. Остальное – вот.

И протянул мне четыре обычных серо-коричневых конверта.

Да, Герочка! Я болван и неврастеник. Конечно, глупо было ждать известий от царя с обычной почтой. Естественно, я подозреваю о существовании фельдъегерской службы. И хватит на этом!

– Герман Густавович? Вам нехорошо? У вас сейчас лицо такое…

Хотелось выматериться от души, загнуть что-нибудь этакое, в лучших традициях флотских боцманов или прорабов со стройки. Или рыкнуть на ни в чем не повинного Мишу. Устал я что-то от ожиданий. Хотелось уже, чтобы все решилось. Так или иначе – уже и не важно.

А еще я ощутил невероятной силы приступ одиночества. Подумалось вдруг, что в этом огромном, чудном и чудесном, новом для меня мире нет ни единого действительно близкого человека. Партизанствующему в потаенных глубинах разума Герману не пожмешь руку и не взглянешь в глаза. Не выплачешься в жилетку и не разопьешь с ним бутылочку-другую.

Один я был. Абсолютно один… И один на один со своим Долгом.

– Все хорошо, Миша. Все хорошо… Так что-то… Задумался… Начинай отчет о ваших с господином штабс-капитаном изысканиях. Чего нарыли? И когда должен явиться Варежка?

Карбышев принялся рассказывать, а я – удивляться. Потому что следователи из политических полицейских были, прямо скажем, никакие. По большому счету, за месяц, что они уже в Барнауле баклуши били, кроме как опросить арестованных горной полицией ссыльных и туземных мещан, сдававших несчастным полякам жилье, они ничего и не сподобились сделать.

– Конечно, нисколько не претендую на лавры нашего дражайшего Иринея Михайловича, – хмыкнул я. – Но одно могу сказать со всей определенностью – вы упустили очень и очень важные улики! Во-первых, вам просто необходимо отметить на схеме города места возгораний. Надеюсь, свидетелей этих событий вы отыскали? Ну и отлично! Потом выясните, какого направления дул в те дни ветер, было сухо или шел дождь и так далее. Этим мы отделим намеренно подожженные дома от тех, что загорелись попутно, из-за ветра. Очень важно отметить время начала пожаров и вызнать, где именно примерно в это время находились наши подозреваемые. Есть ли те, кто подтвердит, что их видел. Понял? Отлично. Но главное, после того как мы выясним, кого именно подожгли, выспросить погорельцев – не ссорились ли они с кем-то в последнее время, не заводили ли врагов или соперников, не ходили ли хозяева на сторону и не ловил ли их обманутый муж…

– Феноменально! – прошептал секретарь-поручик.

– Ничего сложного, для… – Блин, для кого? Для прочитавшего на досуге пару тысяч детективов? Для чиновника, которому ежедневно на стол ложилась сводка совершенных за сутки в области преступлений? Для среднего телеобывателя, сидящего на «игле» бесконечных «ментовских» сериалов? – Для разумного, умеющего рассуждать логично человека. Неужели жандармских офицеров не обучают вести следствие?

– Это мне неизвестно, ваше превосходительство. Быть может, в столице…

Полицейская школа! Срочно требуется училище для сотрудников правоохранительных органов. С ростом общего экономического благосостояния будет расти и число всевозможных убийц, грабителей и мошенников. И если уже сейчас не озаботиться обучением профессиональных сыскарей и специалистов по профилактике – очень скоро мы получим такой разгул преступности, что по вечерам на улицу страшно станет выходить. А если еще учесть, что продажа огнестрельного оружия в империи никак не регламентируется, так и вообще! Жуть!

Достал свой чудесный блокнотик и записал. На это необходимо изыскать средства и подобрать людей. Еще бы научиться, как Хоттабыч: выдернул волосинку из ноздри – получил грамотного и честного полицмейстера, из бороды – сотню таких же чиновников. В затылке почесал – десяток преподавателей сыскного искусства… А то оглянулся – и выбрать некого. Читать с грехом пополам – и то только один из шести умеет. А уж чтобы профессионалы… Я вот о прохиндее водочном надзирателе думал, а кем его заменить? В голове один Хныкин из Каинска крутится. Кадровый голод жесточайший, и нет от него пока спасения.

К Покрову Богоматери в горную столицу прибыл ничуть не обидевшийся на меня Варежка. Оказалось, что он за месяц отпуска успел-таки и супругу встретить, и сына пристроить в томскую гимназию. По его словам, немалую роль сыграло его при мне положение. И почтовые чиновники на тракте, и попечительский совет гимназии опасались препятствовать чиновнику по особым поручениям при губернском совете. Чему я был несказанно рад. Приятно, что смог хотя бы одним своим существованием помочь этому замечательному человеку.

Ириней Михайлович привез с собой пять тысяч рублей ассигнациями для меня. И как раз вовремя. Господин Гуляев со всей определенностью отказался принимать у меня плату за постой, но и обеспечение десяти казаков с лошадьми тоже недешевое удовольствие.

Сразу после праздников началось настоящее расследование. И стало некогда нежиться в постели до обеда, что я мог себе позволить те несколько дней, пока сибирский Пинкертон находился в пути.