Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Обещал.
– Я сказал, что буду мужчиной.
– Правильно.
– Ну, вот так и делал. все так делал.
– Только одно сделал неправильно.
– Не как мужчина?
– Да. У Нади не нужно было спрашивать.
– А у кого?
– У меня.
– У тебя?!
– Ну, рассказывай.
И Александр Волгин рассказал отцу все, даже подслушанный утренний разговор. А когда рассказал, прибавил:
– Я хочу знать, вышла она замуж или не вышла. Мне нужно знать.
Отец слушал внимательно, иногда утвердительно кивал головой и не задал ни одного вопроса. Потом он прошелся по кабинету, взял на столе папиросу, окружил себя облаком дыма и в дыму замахал спичкой, чтобы она потухла. И в это время спросил, держа папироску в зубах:
– А для чего тебе это нужно знать?
– А чтобы Володька не говорил.
– Чего?
– Чтобы не говорил, что замуж вышла.
– Почему этого нельзя говорить?
– Потому что он врет.
– Врет? Ну, пускай врет.
– Как же? А он все будет врать.
– Да что ж тут обидного? Разве выйти замуж – это плохо?
– Он только говорит: замуж…
– Ну?
– А он говорит. такое. он гадости говорит.
– Ага. значит, ты разобрал.
– Разобрал.
Александр кивнул головой, самому себе подтверждая, что действительно разобрал.
Отец подошел к нему вплотную, взял его за подбородок и посмотрел в глаза серьезно и сурово:
– Да. Ты мужчина. Ну. и дальше всегда разбирай. Все.
Александр на следующий день не подошел к Володьке и сел на другой парте. На перемене Володька положил ему руку на плечо, но Александр Волгин сбросил его руку с плеча:
– Отстань!
Володька покривил губы и сказал:
– Думаешь, нуждаюсь?
На этом вся история, собственно говоря, и кончается. Пути Володьки Уварова и Александра Волгина разошлись надолго, может быть, навсегда. Но был такой день, всего через две недели, в последний день учебного года, когда эти пути на короткую минуту снова скрестились.
В том же скверике в группе мальчиков Володька говорил:
– Клавка в десятом классе первая…
Мальчики с хмурой привычкой слушали Володьку.
Александр прошел сквозь их толпу и стал против рассказчика:
– Ты сейчас наврал! Нарочно наврал!
Володька лениво повел на него глазом:
– Ну, так что!
– Ты всегда врешь! И раньше все врал! И сегодня!
Мальчики в его тоне услышали что-то новое и по-новому бодрое. Они подвинулись ближе. Володька поморщился:
– Некогда чепуху слушать.
Он двинулся в сторону, Александр не тронулся с места:
– Нет, ты не уходи!
– О, почему?
– А я сейчас буду бить тебе морду!
Володька покраснел, но по-английски сжал губы и прогнусавил:
– Интересно, как ты будешь бить мне морду!
Александр Волгин размахнулся и ударил Володьку в ухо. Володька немедленно ответил. Завязалась хорошая мальчишеская драка, в которой всегда трудно разобрать, кто победитель. Пока подбежал кто-то из старших, у противников текла из носов кровь и отлетело несколько пуговиц. Высокий десятиклассник спросил:
– Чего это они? Кто тут виноват?
Одинокий голос сказал примирительно:
– Да подрались, и все. Одинаково.
Мальчики недовольно загудели:
– Одинаково! Сказал! Этому давно нужно!
Добродушный голос Кости Нечипоренко спокойно разрезал общий гул:
– Неодинаково. Есть большая разница. Волгин этого гада за сплетни бил, а он… конечно, отмахивался!
Мальчики громко рассмеялись.
Володька провел рукавом по носу, быстро всех оглянул и направился к зданию. Все глядели ему вслед: в его походке не было ничего английского.
Никакие разговоры о «половом» вопросе с детьми не могут что-либо прибавить к тем знаниям, которые и без того придут в свое время. Но они опошлят проблему любви, они лишат ее той сдержанности, без которой любовь называется развратом. Раскрытие тайны, даже самое мудрое, усиливает физиологическую сторону любви, воспитывает не половое чувство, а половое любопытство, делая его простым и доступным.
Культура любовного переживания невозможна без тормозов, организованных в детстве. Половое воспитание и должно заключаться в воспитании того интимного уважения к вопросам пола, которое называется целомудрием. Умение владеть своим чувством, воображением, возникающими желаниями – это важнейшее умение, общественное значение которого недостаточно оценено.
Многие люди, говоря о половом воспитании, представляют себе половую сферу как нечто совершенно изолированное, отдельное, как что-то такое, с чем можно вести дело с глазу на глаз. Другие, напротив, делают из полового чувства какой-то универсальный фундамент для всего личного и социального развития человека; человек в их представлении есть всегда и прежде всего самец или самка. Естественно, и они приходят к мысли, что воспитание человека должно быть, прежде всего, воспитанием пола. И те и другие, несмотря на свою противоположность, считают полезным и необходимым прямое и целеустремленное половое воспитание.
Мой опыт говорит, что специальное, целеустремленное так называемое половое воспитание может привести только к печальным результатам. Оно будет «воспитывать» половое влечение в такой обстановке, как будто человек не пережил длинной культурной истории, как будто высокие формы половой любви уже не достигнуты во времена Данте, Петрарки и Шекспира, как будто идея целомудренности не реализовалась людьми еще в Древней Греции.
Половое влечение не может быть социально правильно воспитано, если мыслить его существующим обособленно от всего развития личности. Но и в то же время нельзя половую сферу рассматривать как основу всей человеческой психики и направлять на нее главное внимание воспитателя. Культура половой жизни есть не начало, а завершение. Отдельно воспитывая половое чувство, мы еще не воспитываем гражданина, воспитывая же гражданина, мы тем самым воспитываем и половое чувство, но уже облагороженное основным направлением нашего педагогического внимания.
И поэтому любовь не может быть выращена просто из недр простого зоологического полового влечения. Силы «любовной» любви могут быть найдены только в опыте неполовой человеческой симпатии. Молодой человек никогда не будет любить свою невесту и жену, если он не любил своих родителей, товарищей, друзей. И чем шире область этой неполовой любви, тем благороднее будет и любовь половая.