class="p1">Мы двинулись к дверям замка, меня опекали, как новообретенную драгоценность короны, я рассылала смущенные улыбки, и только принц вел меня с несколько отсутствующим условно счастливым видом и на деревянных ногах. После поцелуев Греты так случалось не только с Его Высочеством, умела девушка чмокнуться со смыслом. Король и молодая королева шли бок о бок с молодыми, простой, как боевой пень, Феликс Третий гипнотизировал мое ушко, а королева Марта пылала безнадежной и застарелой ненавистью. Сие яркое чувство не относилось напрямую к бедняжке Грете. Просто наш король был женат уже в третий раз, и все его спутницы жизни не считали себя особо счастливыми женщинами. Собственно, предыдущие и не особо заживались на свете, вот Марта еще держалась. Лично мне нынешнюю королеву было даже немного жаль: изящная светловолосая особа с удивительными светло-серыми глазами, поразительно грациозная даже в тяжелом парадном платье. Она была постарше меня-Греты, но года на три-четыре, не больше. Козел наш король, умел таких очаровательных девушек с ума сводить.

Мысль про козла была моя личная, Грета к нормальным козликам относилась скорее с симпатией, но королю Феликсу Третьему ничего даже в принципе прощать не собиралась.

Тут к монаршей семье просочился некий святой отец, почтительно, но настойчиво зашептал королю. Феликс Третий с удивлением посмотрел на священнослужителя, но пожал плечами и повернулся к нам:

— Епископ желает дать несколько последних наставлений принцессе Маргарете.

Слегка оттаявший принц страстно сжал мой локоть:

— Нашел время наш святоша! Надеюсь, он не будет мучить вас слишком долго, моя дорогая.

Мы повернули к церкви.

Огромные двери впустили и с роковым скрипом закрылись за моей спиной. Шлейф мне пришлось приподнять и нести на руке, поскольку пажи, мой новоявленный муж, его и мои телохранители остались снаружи. Меня ждала душеспасительная беседа под тенью высоких величественных сводов. Церковь была хороша: своеобразный романский стиль, старинные скамьи, вырезанный из песчаника табернакль, круглая розетка окна, откуда падали причудливо переломленные пятна света… Стоп, о чем это я⁈ Не на экскурсии.

Епископ ждал меня в глубине, на границе света и тьмы. Стоял, благочестиво сложив руки, и жрал меня глазами.

Я пала на колени у его ног:

— Ваше Преосвященство, я в вашей власти!

— Полноте, дитя, — он отечески коснулся моего лица и властно приподнял другую руку. Повинуясь этому знаку, неф наполнили тягучие звуки органа. Ничто не мешало нам беседовать, любое слово оставалось в тайне.

Грета веселилась, глядя в лицо этому столь же красивому, сколь и порочному мужчине. Он был мой, весь: до последнего клочка отлично выбритой кожи и до последнего вздоха. Надушенные пальцы Его Преосвященства гладили мою щеку, и я скорее прочла по губам, чем услышала его слова:

— Дитя, я хочу спросить лишь одно. Ты действительно невинна?

— О, да! Так же как и вы, святой отец — прошептала я-Грета.

Ее манера выставлять напоказ грудь и все остальное, ничего не показывая, воистину казалась необъяснимым искусством.

Его Преосвященство подхватил юную девушку, едва не оторвав от пола, увлек в сторону. Через мгновение мы были под защитой выступов боковой стены, губы святого красавца немедля впились в мой рот. Грета, да и я сама, ничуть не возражали. Я ответила языком, мои белые хрупкие руки обвили шею епископа. В сущности, он был отвратительнейшим человеком. Но чертовски красивым, до мозга костей порочным, и это волновало. Поскольку у нас с Гретой не имелось ни малейших обязательств перед городом Норрбергом и его жителями, так почему бы и нет? Возбуждения у нас тут у всех хватало, лишь орган был звучно беспристрастен.

Басы и сложные переливы заглушали мир. Сложная музыка и прекрасная акустика — все для жесткого секса. Можно было стонать, когда нарастали басы, и обмирать вместе с низкими вздохами регистров. Мои ноги обхватывали бока внезапного любовника, я висела на епископской шее, а он страстно вбивал меня в резьбу колонны. Это было ощутимо больно, но иные чувства оказались куда сильнее. Грета наслаждалась сильным мужчиной, своей властью над ним, истовым самообманом любовника. Заблудший церковник полагал, что совратил меня и ублажает свою извращенную похоть. Но все было наоборот.

Колыхались пышные складки свадебного платья и сутаны, красивое лицо Его Преосвященства исказилось, он волчьи щерил зубы. Но разве это волк? Возомнивший о себе избалованный пес. Но он был хорош. Не желал финала, сдерживал плоть. На миг вынув язык из его рта, я-Грета кивнула на соседнюю плиту. Это было надгробие с полустертыми от времени буквами. В глазах епископа промелькнул ужас. Святотатство? Но разве не это возбуждало подобного человека? Полный страха и куда более сильного вожделения, он почти швырнул меня на камень. В облаке опороченного шелка, подобная белой розе на мрачном граните, коленопреклоненная, улыбаясь через плечо, я подобрала лепестки и прогнулась. Он выпрыгнул на плиту позади меня… о да, какое нестерпимо сильное ощущение!

Я чувствовала себя ужасно, и ужасно хорошо одновременно. Грета могла свести с ума кого угодно, а ее несдерживаемое желание насладиться моментом отражалось во мне… и… видимо, удваивалось. Все-таки мой любовник был… как бы это сказать, применительно к ситуации. Адски божественен!

Музыка органа величественно неистовствовала, мы тоже неистовствовали, мелкие, ничтожные, отвратительные, но отчаянно живые и сумасшедшие. Наконец Его Преосвященство откинулся назад, почти посадив меня на свои бедра, его рука с перстнем, украшенным крупным кровавым камнем, сжала нежненькую меня с фасада, епископ судорожно задрожал. Орган продолжал заглушать весь мир…

Сидя в облаке платья, я подтянула чулочки и стеснительно глянула на любовника. В общем-то, смотреть можно было как угодно — Его Преосвященство не реагировал. Нет, он был еще жив, но Маргарета-Грета умела вытянуть из мужчины не только разум, но и силу. Еще недавно такой сильный мужчина все же смог повернуться ко мне и прошептать в ухо:

— Ты станешь королевой. Единственной королевой Норрберга! Будь я проклят, если не сделаю это!

Епископ вывел меня из тени, я приклонила колени, получила благословение и поспешила к дверям. Платье не пострадало, исключая шлейф, по которому слегка потоптался этот безумец, но я-Грета была уверена, что этой мелочи никто не заметит. Я оглянулась, запоминая обстановку, потолки и уникальную оконную розетку с витражами.

Грета была ведьмой. Потомственной, юной и дерзкой. Церкви ее не пугали, они ей нравились. Без всякого черного богохульного дна — она искренне считала церковные здания красивыми и приятными взгляду. Что касается святости… Святость в людях, а не архитектуре, а Его Преосвященство душой был