понимать ныне под словом «мир»? Что это мир, который называется «холодной войной»? Что понимать под словом «война», если во время войны воюют не только битвами стратегов, но и конкуренцией дипломатов в лансировании (распространении – Ред.) «целей войны» (одни, например, козыряют Атлантической декларацией, а другие объявляют козырем «Новую Европу»), В таких условиях международных взаимоотношений не должно быть между дипломатами и стратегами спора о первородстве. Державная цель намечается национальным идеалом и государственными интересами с непременным учетом возможностей дипломатии, стратегии, политики (внутренней) и экономики. Некий верховный государственный орган должен из дипломатии и стратегии плести тетиву для метания в единой целеустремленности дипломатических и стратегических стрел. Можно наметить такую схему:

В мирное время дипломаты идут к державным целям, применяя традиционные приемы: ноты, конференции, интриги, шантаж, подкуп, а на Ближнем Востоке – черный кофе, скрывающий вкус яда, во Франции же – пистолет, убивающий союзного короля. Стратеги предоставляют дипломатам такие «дипломатические инструменты», как приграничные маневры армий, как передвижение 6-й эскадры САСШ в Средиземном море. Когда путь дипломатии окажется близким к оврагу, на дне которого – война, то важнейшим является мнение стратегов, можно ли рискнуть кинуться в овраг и – в каком месте, в какой момент? Дипломаты не смеют побуждать стратегов браться за военные предприятия в неподобающих условиях: неблагоприятное исходное стратегическое положение не может быть выправлено и самыми благоприятными операциями. Победные «котлы» 41 г. и успешные операции 42 г. не упразднили стратегической безнадежности «плана Барбаросса», выдуманного Гитлером и его партийно-дипломатическими бездарностями. Дипломаты Англии толкнули дипломатов Польши в военную авантюру 1939 г.; они же в столь же легкомысленную авантюру толкнули дипломатов Югославии в 1941 г.; а новоиспеченные дипломаты Израиля, никем не подталкиваемые, кинулись в авантюру 1949 г.

В современных условиях дипломатия легко превращается в агрессодипломатию: не прерывая (якобы мирного) сожительства с непокладистым государством, она мобилизует в нем оппозиционеров и революционеров путем пропаганды и подкупа. Радиопропаганда стала мощным средством проведения агрессо-дипломатических акций. Насер предпринимал радиоинвазии в Сирии, Иордании, Ираке. Иной раз дипломаты, когда недостаточно провоза в дипломатическом багаже оружия для подпольщиков, обращаются за помощью к стратегам, и те подкрепляют революционеров своими инструкторами и техниками террора и диверсии (которые принадлежат к кадру иррегулярного войска, имеющемуся при воинстве каждого предусмотрительного государства). Агрессодипломатией руководят дипломаты, но они должны – больше, чем в период дипломатии – считаться с благоразумием стратегов. Бургиба не посчитался, азартно поддерживал алжирских бунтовщиков против Франции и тем подставил стратегически беспомощный Тунис под удар французской авиации.

Когда агрессодипломатия превращается в полувойну, стратеги от роли советников при дипломатах переходят к роли руководителей действиями. Они воюют тут не войсками, а диверсантами, партизанами и – в тяжелом случае – «добровольцами» наподобие тех краснокитайцев, что фигурировали в Корее. Во время Испанской гражданской войны на стороне Франко полувойну вела Германия («Легион Кондор») и Италия («добровольная» пехота), а на стороне Миахи – СССР, Франция и Англия, поставлявшие «интернациональные бригады», штабы и коллективы чекистов. Дипломаты во время полувойны становятся, с одной стороны, советниками стратегов, чтобы действия последних не шли вразрез с основными дипломатическими намерениями, а с другой стороны, в согласии со стратегами продолжают руководить оппозиционной общественностью в неприятельском стане.

Четвертая форма борьбы – война – это бесспорная собственность стратегов. Стратегия решает вопрос, может ли она войной достичь державных целей, казавшихся недостижимыми на путях дипломатии и агрессодипломатии. Она же определяет момент, благоприятствующий началу войны, – но определяет не при помощи астролога и гороскопов, как делал возомнивший себя стратегом Гитлер, а на основании стратегического анализа. Такой анализ могут сделать не все генералы и полковники Генерального Штаба, а только лаборанты, образующие большой Генеральный Штаб; и уж конечно не парламентариям, министрам и диктаторам браться за такой анализ, хотя бы они и дослужились при отбытии ими воинской повинности до звания капрала или даже чина поручика запаса. Дипломаты должны подправлять в дни войны намерения стратегов, если их оперативные поступки мешают дипломатическим успехам. Но, говоря словами Пушкина, «сапожник, суди не выше сапога»: Дипломаты и президенты не должны помыкать стратегами, ведущими военные действия. Макартур стремится к стратегически необходимому берегу р. Ялу, а Трумэн вырывает у него из рук победу и свергает его, будучи во власти дипломатического предрассудка о 38-й параллели. Возмутительное нарушение суворовского принципа: «Полная мочь Командующему генералу!»

Такова идеальная схема четырех ступеней международной борьбы. На практике же она выглядит иначе. В мирное время парламенты ревниво следят, чтобы не образовалась «военная клика», которая в силу, мол, природной кровожадности генералов могла бы ввергнуть страну в пропасть войны. Но из парламентариев и разного рода партийцев образуется невоенная. клика, которая направляет дипломатию, мало считаясь со стратегами или совсем с ними не считаясь. Такая невоенная клика чудачит, пока не упрется в тупик, и тогда ставит стратегам задачу: воюйте, как бы абсурдно это ни было по вашему стратегическому мнению. В 40 г. Италия в положении нейтралитета-угрозы была англо-французам в Средиземноморском бассейне страшна, но Муссолини и Чиано кинулись добывать победные лавры, и Италия стала смешна: не было поля для развертывания армии против Франции, не было силы для применения флота против Англии.

И в агрессодипломатии дипломаты и правители перегибают палку, не спросясь стратегов. В Либаноне диктаторствующий правитель Египта заострил положение так, что счел нужным перейти к полувойне – послать сирийских «добровольцев» для свержения Либанонского правительства. Но в калькуляции отсутствовало стратегическое знание, и Насеру пришлось конфузно убрать свой авангард из Бейрута. Даллесом выдуманная агрессодипломатическая «доктрина Эйзенхауэра» привела Вашингтон к необходимости шагнуть, минуя полувойну, к войне; но Даллес поставил генерала Норстеда в тяжелое положение: у того не оказалось войсковых частей, обученных действию против иррегулярных сил; поэтому американский десант был рад своему бездействию, а стратеги – рады возможности убрать его без большого конфуза для САСШ.

В полувойне штатские правители не дают свободы действия стратегам. Во время борьбы Франции против Виетмина САСШ вели полувойну на стороне Виетнама: были посланы оружие, штабы, инструктора, «вольнонаемные» летчики. Но хирурги Пентагона были по рукам и по ногам связаны гомеопатами Белого Дома, и полувойна закончилась подрывом американского престижа в Азии.

И даже во время войны стратегия идет на поводу у министров, дипломатов, политиков. Образуется «Военный кабинет» – при Черчилле он был явным, при Рузвельте и прочих диктаторах не столь открытым и оформленным – и невоенные люди изъемлют войну из рук военных: в «Военном кабинете» голос представителя стратегии звучит слабо в хоре голосов невежд, дерзающих воительствовать без знания тайн военного дела. Всех превзошел Гитлер, противопоставлявший свой маниакальный мистицизм великолепному знанию германских генералов.

Иной раз стратегам