– Это ты так себе загробную жизнь представляешь? – усмехнулся Стецук. – Как нескончаемый путь по болоту?

– А ты ее как представляешь? – обиделся на насмешку Егоркин.

– Как сад с фонтанами вина и стаями гурий, – не задумываясь, ответил ефрейтор. – И чтобы они на своих ситарах все время Pink Floyd наигрывали. И не фальшивили при этом.

– Герасим! – не оборачиваясь, окликнул бойца Макарычев. – Ты говорил, что радиус зоны, накрытой информационным полем, километров десять?

– Может быть, двенадцать, – отозвался Пущин.

– Но не больше?

– Башня высотой с колокольню, что мы видели, не в состоянии покрыть большую площадь.

– А подземные стволы башен? – спросила шагавшая слева от колонны Тарья.

– Они только фонят, самое большое метров на сто.

– Мы идем со средней скоростью шесть-семь километров в час, – вслух принялся считать Игоряша. – Идем уже больше часа. Значит, примерно через полчаса, максимум, через сорок минут, мы покинем зону информационного поля.

Дробинин посмотрел на свои сапоги – они все еще были на месте, – и с тоской вздохнул.

– С чего ты взял, что мы идем полтора часа? – спросил Ерохин.

– А сколько же?

– Минут сорок – сорок пять.

– Нет, – улыбнувшись, покачал головой Дробинин. – Никак не меньше полутора часов.

– Какой смысл спорить, – мрачно буркнул Петрович. – Может оказаться, что мы вообще никуда не идем, а топчемся на месте.

– Точно, – хохотнул Портной. – А аборигены стоят в сторонке, смотрят на нас и со смеха покатываются.

– Эй! Кончайте! – прикрикнул Стецук.

– Что именно? – не понял Игоряша.

– Обсуждать всякую дребедень, подрывающую моральные устои группы.

Однако вскоре ефрейтор и сам втянулся в обсуждение проблемы относительности времени. Солнца на небе не было видно. Часы у кого-то стояли. А у кого работали, так шли с разной скоростью. Чтобы определить, сколько времени прошло, приходилось обращаться к собственным биологическим часам. Которые, да не покажется это странным, так же указывали разное время. Петрович вспомнил десятка два цветов, растущих в Средней полосе России, чьи бутоны раскрываются в строго определенное время суток. Вот только ни одно из этих растений не встретилось ему на пути. А если бы и встретилось – можно ли доверять цветку, проросшему сквозь поток галлюцинирующего сознания?

Спустя какое-то время – какое именно, никто точно сказать не мог, – пейзаж вокруг снова изменился. Причем не постепенно, а в один момент. Как будто на сцене упал нарисованный задник. Хоп! Были вокруг кусты и трава зеленая, а теперь – на тебе! – деревья с голыми стволами и кронами, похожими на соцветия брюссельской капусты, длинные плети сухой травы, стелющиеся по земле, и кочки, едва не в человеческий рост, поросшие ядовитого цвета зеленью с синеватыми вкраплениями. Туман исчез, будто втянутый огромным пылесосом. Но небо оказалось затянутым плотной пеленой грязных, мокрых, будто половые тряпки, облаков, из которых вот-вот должна была хлынуть вода. Влаги в воздухе было столько, что дышать, казалось, трудно. Как в бане. А вот солнца по-прежнему не было видно.

Макарычев воткнул шест в землю и остановился.

– И кто мне скажет, как это называется?

Никто ему не ответил.

Сержант обернулся.

Позади него никого не было.

Болото.

Стецук выдернул из земли воткнутый Макарычевым шест. Палка – вот она, а сержанта – нет. Исчез, будто и не он это был, а высококлассная голограмма.

– Где сержант? – Стецук спросил это так, будто не сомневался, что кто-то из тех, к кому он обращался, был причастен к исчезновению командира группы.

Все молча смотрели на Стецука, словно были уверены, что именно он должен дать объяснения по поводу случившегося.

– Кто-нибудь видел, куда он… пошел? – иначе сформулировал вопрос ефрейтор.

– Он никуда не пошел, – сказал Муратов. – Просто исчез.

– Как это так «просто»? – саркастически усмехнулся Стецук.

Муратов молча пожал плечами.

– Кто-нибудь еще видел, как исчез сержант?

– Я видел, – поднял руку Портной.

– Ну и как это произошло?

– Как в кино. Вот он есть, и – вот его нет.

– Не-не-не-не-не! – быстро затряс головой Стецук. – На самом деле так не бывает!

Он перехватил палку за самый конец и описал ею широкий круг вокруг себя. Выждал секунду и еще раз взмахнул палкой.

– Ты что, думаешь, он сделался невидимым? – спросила Тарья.

– А вдруг, – не глядя на нее, ответил Стецук.

– Тогда бы он мог голос подать.

– Это кто сказал? – глянул по сторонам ефрейтор.

– Я.

– Кто – я?

– Ты что, смеешься?

– А что, похоже, что мне весело?

– Тогда…

– Назовись! Быстро!

– Рядовой Дергачев. Что дальше?

– Руку протяни.

– Зачем?

– Затем, что я тебя не вижу, тупица!

– Серьезно?

– Точно, точно, Степка, ты тоже исчез, – подтвердил Егоркин.

– Ну… Вот он я…

– Где?

– Я руку тебе на плечо положил.

Стецук хлопнул себя по плечу.

– Это плечо?

– Это.

– Ну и где твоя рука?

– Не знаю…

– А Ерохин где?

– Ерохин!.. Ерохин!..

– Черт! Этот уже и не отзывается!

– Дергачев! Ты Ерохина, часом, не видишь?

Тишина.

– Умолк, – полушепотом произнес Игоряша.

– Все. Я так больше не могу! – Петрович скинул с плеч рюкзак, сел на траву и обхватил голову руками.

– Быстро! – крикнул Стецук. – Огляделись! Все остальные на месте?

– Портного нет, – ответил Муратов.

– Он же только что здесь был!

– А теперь – нет. И Тарья вместе с ним пропала.

– Ч-черт!

Стецук топнул ногой и резко крутанулся на каблуке. Злость и раздражение – вот те два чувства, что гоняли адреналин по его крови. Происходило что-то неладное… Нет, не так! Происходило нечто, выходящее за рамки здравого смысла. Да! Люди не могут исчезать просто так. Потому что это противоречит… Чему? Основным законам мироздания! Так! Верно! Ну а если так, получается… Что там у нас получается?..