— Ты здесь не просто хозяин, — возразила она. — Ты хозяин с большой буквы. Должно быть, ты всегда хотел этого.

— Полдня участвовать в соревнованиях по бегу на трех ногах или с яйцом в ложке, а другие полдня пробовать десяток или два фруктовых пирогов, видеть несметное количество кружевных платочков, от которых начинает рябить в глазах, объявлять победителя и затыкать уши от визга играющих детей? — Джаспер сделал вид, будто его передернуло. — А потом весь вечер танцевать энергичные контрдансы? Кэтрин, ты же знаешь, как сильно я люблю танцевать.

Однако Кэтрин не покидало твердое ощущение, что он хотел бы возродить сельские праздники. Ведь это его отчим отказался от традиции, заведенной его отцом и дедом, а может, и более далекими предками. А теперь у него есть возможность вернуть ее.

— Мы могли бы включить один вальс, — сказала Кэтрин. — Не исключено, что удастся уговорить меня оставить его за тобой.

Джаспер усмехнулся.

— Что ж, — произнес он, — в таком случае я сдаюсь и соглашаюсь на все. Устраивай праздник и бал. На балу я буду танцевать с тобой вальс, так что тебе не придется подпирать стену — ужасная участь благородной дамы, как я слышал. Можешь всегда обращаться ко мне, если тебе понадобится моя помощь или что-то еще.

— О, обязательно, — с улыбкой заверила Кэтрин. — Мы собираемся нанести визит твоим… нашим соседям?

— Мы? — Джаспер изобразил удивление.

— Конечно, — ответила она. — Ты должен представить меня. Наверняка все этого ждут, хотя некоторые, полагаю, считают, что уместнее приехать к нам с визитом вежливости. Именно так и произошло, когда Стивен въехал в Уоррен-Холл. Давай опередим их. Это даст тебе возможность показать всем, как сильно ты любишь меня, как сильно мы любим друг друга. Это поможет нам начать жизнь здесь с правильного шага.

Все это утро Кэтрин переполняла энергия и надежда. Возможно, их семейная жизнь окажется не такой уж ужасной, как ей представлялось незадолго до свадьбы.

— Да будет так, — провозгласил Джаспер. В его глазах появились задорные искорки. — Так и поступим. Только почему мы все еще стоим в дверях бального зала, когда есть много всего, что можно посмотреть? Галерея расположена в дальнем конце парадных покоев, там куча древних семейных портретов, так что тебе там будет неинтересно. Я покажу тебе другие помещения, которые ты еще не видела.

— Но я бы с удовольствием взглянула на галерею, — возразила Кэтрин.

— Вот как? — Джаспер явно был удивлен.

Галерея тянулась вдоль всего дома и освещалась через окна в торцах. Мраморные бюсты в нишах чередовались с обтянутыми бархатом банкетками. Паркет сиял. Стены были увешаны портретами. Это было идеальное место для прогулки в дождливую погоду.

Кэтрин переходила от одного портрета к другому, а Джаспер рассказывал, кто на нем изображен и какая степень родства связывает этого человека с ним. Она и не представляла, насколько древен род Финли. Здесь были портреты, относившиеся к пятнадцатому веку.

— Ты все знаешь об этих портретах и об истории своей семьи, — сказала она. — Я удивлена и поражена.

— Да? — произнес он. — Но все это имеет отношение исключительно ко мне. И в детстве я проводил здесь очень много времени.

Наконец они дошли до двух последних портретов.

— Моя мама, — показал Джаспер. — И мой отец.

Его мать, очаровательная шатенка, одетая в платье по моде двадцатилетней давности, была полной. Она безмятежно улыбалась, сидя за станком для вышивания, а у ее ног свернулась клубочком маленькая собачка. Кэтрин не увидела в ее лице общих черт с Джаспером и Шарлоттой или с Рейчел.

Зато у отца с Джаспером было много общего, даже насмешливо изогнутая бровь. Он был высоким, стройным и темноволосым. И на портрете ему было примерно столько же лет, сколько сейчас Джасперу.

— Его написали за несколько месяцев до смерти, — сказал Джаспер. — И за несколько месяцев до моего рождения.

— Как он умер? — спросила Кэтрин.

— Сломал шею, — ответил Джаспер, — прыгая через изгородь в дождливый день. Он был слегка навеселе — вполне типичное для него состояние.

— Мне жаль, — проговорила Кэтрин.

— Почему? — осведомился Джаспер. — Разве ты подбила его на выпивку? Или на то, чтобы прыгать через изгородь, когда рядом, в двадцати ярдах, были открытые ворота?

— Мне жаль тебя, — пояснила Кэтрин.

— Почему? — снова осведомился Джаспер. — Для меня это не было потерей. Я никогда не знал его. Хотя и сильно похож на него — так мне всегда говорили.

Кэтрин перевела взгляд с портрета на Джаспера. Ведь под этой маской сарказма, беспечности и беззаботности, вдруг ошеломленно осознала она, скрыто целое море боли. Возможно, зря она настояла на том, чтобы пойти сюда. А может, и не зря. Он говорил об отце с нетипичной для него горечью.

— Ах, эти глаза! — проговорил Джаспер, беря ее за подбородок. — Именно из-за них меня, знаешь ли, потянуло к тебе в те далекие дни, когда я не решался высказывать свое восхищение респектабельным барышням из опасения, что их мамаши заловят меня в сети и потащат к алтарю. Но против твоих глаз, Кэтрин, я устоять бы не мог, даже если бы тебя окружали десятки мамаш. Ты хоть представляешь, насколько они глубоки, насколько бездонны, как они манят человека… Гм… Куда манят? Сгинуть в их бездонных глубинах?

Он провел большим пальцем по ее губам, и она вся затрепетала в ответ на его ласку.

Его голос звучал нежно и искренне. Нежностью и искренностью светились его глаза.

Он действительно очень опасен.

Впрочем, она не должна сопротивляться чувствам. Кэтрин вдруг осознала, что если она связана с ним навеки, то можно позволить себе более глубокую привязанность к нему. Однако танцевать под его дудку она не намерена.

— Полагаю, — сказала она, растягивая губы в улыбке, — ты один раз взглянул на меня — вернее, в мои глаза — и тут же окончательно и бесповоротно в меня влюбился. И это произошло до того вечера в Воксхолле, как я понимаю?

— Ах, Кэтрин! — произнес Джаспер. В его глазах появилась печаль, а в голосе — сожаление. — Я оказался недостаточно мудрым, чтобы влюбиться в тебя тогда и предотвратить ту катастрофу в Воксхолле. И все же, что такого особенного есть в твоих глазах? То, что они умеют распознавать человека, которого стоит узнать поближе? Того, чья любовь достойна ответа? Того, кто сам достоин любви?

Кэтрин хотелось плакать, ее меньше всего занимали поиски достойного ответа.

— Такой малостью, как сейчас, тебе не обойтись. Придется потрудиться, — проговорила Кэтрин. — Челтенхемская трагедия тут не поможет.

— Ах! Не поможет, да? Жестокосердная.

Джаспер улыбнулся.

— И ты, Джаспер, не твой отец, — добавила Кэтрин. — Ты сам по себе.

На мгновение его взгляд сделался мрачным. Затем он взял руку Кэтрин и поцеловал в запястье.