– Гоша, прошу тебя, не отдавай маму в спецбольницу, – попросил он, уходя, уже в коридоре. – Найми сиделку, я полностью оплачу ее, сколько бы она ни запросила. Только пусть Клавдия Ивановна останется дома.

Через три дня, 17 июня, ее не стало. Она умерла во сне.

В тот же день Гоша, Игорь Владимирович, обзвонил всех знакомых и близких Клавдии Ивановны, долго сидел у аппарата, не выпуская из рук телефонной книжки матери. Позвонил и Пугачевой.

Для восемнадцати тысяч зрителей спорткомплекса «Олимпийский» она представила театрализованное обозрение «Пришла и говорю». Но в тот вечер изменила программу – пела преимущественно песни, в которых преобладали драматические и трагические ноты. И вот звучит монолог-реквием «Когда я уйду». Алла не скрывает слез, а закончив петь, обращается – единственный раз на протяжении программы – непосредственно к слушателям:

– Этот концерт я посвящаю ушедшей сегодня от нас великой певице Клавдии Ивановне Шульженко, Человеку и Учителю с большой буквы…

Зрители ахнули от неожиданности – о кончине Шульженко никто не знал. Затем поднялись с мест и вместе со всеми участниками обозрения застыли в молчании…

Пугачева была на похоронах Клавдии Ивановны, говорила о ней на Новодевичьем, вытирая по-детски слезы кулачком, на поминках в Доме актера на улице Горького.

– Я прощаюсь с Клавдией Ивановной, как прощаются с детством, – навсегда, но никогда не забывая о нем. Детство кончилось. Это очень трудно осознать, с этим трудно примириться.

Мои родители обожали песни Шульженко, отец прошел с ними всю войну. Мать пела ее песни в госпиталях, никогда не скрывая, что подражает ей. «Дай бог спеть так, как поет она, ведь лучше не сделать», – говорила она.

Я понимаю, если бы не Клавдия Ивановна, не было бы и меня, потому что она проложила нам путь. Она была старшим товарищем, в ней я видела друга. Нам выпало счастье жить в то время, когда жила она, восхищаться ее талантом.

Она никогда никому не завидовала, радовалась успеху коллег. Этому тоже у нее надо бы поучиться. Каждую встречу с ней я помню как подарок судьбы. И не смогу забыть, как на одном из концертов великая Шульженко осыпала меня цветами. Поймите, я не хвастаюсь, в этом ее жесте я чувствую свою ответственность за дело, которым занимаюсь, которое мы не имеем право посрамить.

Я знала, подражать ей не надо. Надо у нее учиться жить в искусстве, идти, как делала она, только от себя, ни в чем не изменяя себе. Она говорила мне: «Я живу в розовом цвете и розовом свете, стараясь не замечать плохое». Розовый свет помогал ей нести людям добрые чувства. Она отдавала себя творчеству, была художником, который создает свои шедевры.

Пока мы живы, пока жива память о ней, она бессмертна…

После поминок не хотелось расходиться по домам. Казалось, пока мы вместе, Клавдия Ивановна здесь, рядом. Все разбились на группки. В нашей мы говорили о песнях Клавдии Ивановны.

– «Синий платочек» был у нее знаменем, она пронесла его десятки лет, – заметила Алла. – Это же – счастье. Не каждому дано обрести такую одну, главную песню.

А потом, когда уже вокруг почти никого не было, вдруг сказала мне:

– Вчера я видела ужасный сон. Заканчивается концерт, я объявила о кончине Шульженко, ухожу за кулисы и вижу ее спину – на стуле сидит Клавдия Ивановна. Страх сковывает меня, а она оборачивается и говорит: «Я жива». «Боже, что я наделала!» – застываю я в ужасе. И просыпаюсь…

* * *

На Киностудии имени Горького за десять лет до смерти Шульженко снимался фильм «Юнга Северного флота». Режиссер Виктор Роговой, молодой композитор Рафаил Хозак и поэт Евгений Агранович обратились к ней с просьбой записать для картины песню «Синеглазка». Клавдия Ивановна, вспомнив одну из своих первых работ в кино, спросила:

– Мне опять придется петь за кого-нибудь?

– Ну что вы! – обиделся режиссер. – Вы споете только за себя! Действие фильма проходит в годы войны, и у нас есть эпизод, в котором герои слушают по радио песню именно в исполнении Шульженко.

«Синеглазка» была разучена быстро.

– Так иногда бывает: новая песня, а встречаешься с ней как со старым знакомым, – говорила Клавдия Ивановна.

Работники студии, когда закончилась запись, протянули Шульженко свежий номер «Правды»:

– Здесь нет посвящения, но мы думаем, что это про вас, – сказали они, и как только она прочла барабанные вирши официозного поэта, завершившего свой панегирик строчками «Любовь народа все сильней стремится к ней, границ не зная», спросили: – Мы вас обрадовали?

– Спасибо, конечно. Но больше всего тем, что подумали, что это про меня.

Стихи ее друга Михаила Пляцковского она прочесть не успела. Они появились в июне 1984-го: