из всех. Теперь она никогда не узнает, была ли она права.

— Слухай, патера, почему бы тебе немного не покопать? Могилу для Бобра? А я с генералом Мята пойду туда и принесу его.

— Ну, э…

— Ваше Высокопреосвященство, он не собирается нападать на меня, — сказала она, увидев, как рука Прилипалы нащупала спрятанный игломет. — Насколько я понимаю, он хочет поговорить со мной наедине.

Прилипала выдавил из себя улыбку:

— В таких, хм, обстоятельствах, я должен… э… подчиниться. Со всей доброй волей.

— На самом деле, — сказал ему Паук, — я хочу посмотреть, могешь ли ты правильно копать. Тебе придется рыть и для меня, сечешь? Ты видел, как я это делал. Сделай для Бобра и Паки, и тогда на каждого из нас будет по две. Пошли, генерал.

Она покорно последовала за ним по боковому туннелю.

— То, что я сказал патере, — лилия, — на ходу сказал ей Паук. — Ты знаешь это слово? Оно означает «правда».

— Да, знаю, хотя всегда считала его детским жаргоном. Мои ученики временами его используют.

— Но и то, что ты сказала, генерал. Тоже лилия.

Она кивнула, надеясь, что кивок получился доброжелательным.

— Я должен извиниться за свой язык. Иногда я ругаюсь, хотя вовсе не собираюсь кого-то оскорблять. Я всегда так говорю.

— Я понимаю тебя, верь мне.

Он резко остановился:

— Все дело в том, что я тебе не верю. Или ему. Патере… как там его кличут?

— Прилипала.

Паук отмахнулся от имени.

— Генералом тебя сделала Ехидна, а? Она сама сказала тебе это?

— Конечно.

— Неужели ты видела ее так же, как видишь меня? И смогла понять, что она сказала? Она говорила с тобой из одного из тех больших стекол, которые стоят в мантейоне?

— В точности. Если хочешь, я могу повторить все, что она сказала. Я была бы счастлива передать тебе ее слова. — Вернувшись на знакомую почву, майтера Мята почувствовала себя более уверенно, в первый раз с того мгновения, как они с Прилипалой прошли через разрушенные ворота виллы Крови.

— Один мой знакомый бык сказал, что на самом деле он не понял ни одного слова, но знал, что она имеет в виду.

— Наверно, он познал женщину, — объяснила майтера Мята, надеясь, что Паук поймет, какое значение слова «познать» она имела в виду. — Или, иначе говоря… Извини меня, пожалуйста. Это неприлично.

— Точняк.

— Или он познал другого мужчину, или мальчика, как мужчины познают женщин. Это тот самый мужчина, о котором ты рассказывал нам? Тити? Я могу себе представить…

— Ага, я так делаю, и еще другим способом. Безусловно, и он. Это единственная причина?

— Да. По воле Ехидны те, кто наслаждается чувственным познанием других, не могут увидеть богов. И не могут их отчетливо слышать, хотя в большинстве случаев понимают их. Степень понимания зависит от конкретного человека, и для объяснения этого было предложено несколько причин. Если ты не против, я бы не хотела объяснять их в деталях. Они касаются частоты и специфической природы различных сексуальных отношений. Ты легко можешь сам найти их или построить подобные теории.

— Точняк, генерал. Можешь пропустить все это.

— Я еще никогда не знала Мужчину. И поэтому я видела лицо богини так же ясно, как сейчас вижу твое. Даже более ясно, потому что ее лицо сильно светилось. Я слышала все слова, которые она произнесла, и могу повторить их дословно. Но когда я познаю Мужчину…

Виноватые слова выскользнули наружу; она поторопилась продолжить, прекрасно сознавая, что щеки покраснели:

— …я больше не смогу видеть Ехидну. Не больше, чем твой друг. В том случае, если я познаю Мужчину. Я имею в виду, что тогда у меня будут отношения с… с мужем. Моим мужем. И я не смогу повторять слова богов, как и ты.

— Это именно то, о чем я хотел потолковать с тобой.

— О словах богини? Она сказала…

Паук отмахнулся от слов Ехидны.

— Нет. Ты сказала, что собираешься выйти замуж и познать вполне конкретного мужчину. И я должен кое-что рассказать тебе.

Ее рука легла на игломет, находившийся в кармане.

— Паук, ты имеешь в виду себя? Нет. Не добровольно.

Он покачал головой:

— Бизон. Я попал, а? Я вижу, как ты говоришь о нем. Ты вздрогнула, когда я сказал, что на меня работают парни, которых ты считаешь своими. Ты испугалась, что Бизон — один из них.

— Конечно, нет! — Майтера Мята три раза глубоко вдохнула и отпустила игломет. — Мне кажется, все-таки испугалась, немного.

— Ага, я точно знаю. Ты говоришь себе, что ничего подобного быть не могет, и только из-за того, что он наплел тебе.

Она отступила назад и обнаружила, что плечи прижались к холодному коркамню.

— Я не говорила ему ничего, и он не сказал мне ни одного слова. Ничего! Но я видела — или верю, что видела… И он, Бизон, несомненно… Видел меня. И слышал меня. Мой голос. Точно так же.

— Ага, я понял тебя, генерал. — К ее удивлению, Паук перестал смущать ее своим взглядом и оперся о стену рядом с ней.

— Сколько тебе лет?

— Не твое дело, — сказала она как можно более твердо.

— Могет быть, да, но могет быть, и нет. Как ты считаешь, сколько мне?

Она покачала головой:

— Я не назвала тебе мой возраст, так что было бы совершенно неуместно с моей стороны гадать о твоем.

— Мне сорок восемь, лилия. Я бы сказал, что тебе тридцать три или тридцать четыре. Если я промимал, извини, но ты же мне не сказала.

— И не скажу.

— Я только хочу сказать, что она идет ужасно быстро. Жизнь идет ужасно быстро. Ты думаешь, будто знаешь об этом. Хрен тебе, ничего ты не знаешь. Я помню все, что случилось со мной, когда я был пацаненком.

— Я понимаю, Паук. Я в точности знаю, что ты имеешь в виду.

— Ты думаешь, что знаешь. У меня было, могет быть, сотня женщин. Хотел бы я вести счет, но я так не делал. И только двум из них я не платил, и одна просто шизанулась, когда я познал ее.

— Совершенно нормально для мужчин считать женщин… — майтера Мята замялась, подыскивая дипломатичное слово. — Иррациональными. И для женщин думать то же самое о мужчинах.

— Ну, если сказать тебе лилейное слово, одной из них я должен был заплатить. Я не дал ей денег, но она стоила хрен знает сколько. Больше, чем сама того стоила. — Паук искоса поглядел на майтеру Мята. — Я должен сказать тебе кое-что важное, но не знаю, как заставить тебя поверить мне.

— А