Во-вторых, все убийства были совершены в те дни, когда Майкова не было на работе. Он был начальником, одним из совладельцев бизнеса, он сам решал, когда появляться в офисе. Поэтому подставить его было бы очень сложно, нужно было хорошо знать его график, который порой строился исключительно на капризах.

В-третьих, его можно было связать со всеми жертвами, так или иначе. Его сотрудники подтвердили, что босс любил побаловать себя услугами жриц любви, поэтому у него были все шансы пересечься с Алиной Кисловской. Про Еву Майкову и говорить не стоило. Возле дома Гордейчиков его видели. И вот теперь — его жена! Кто еще мог бы так связать их?

Ну и наконец, в-четвертых, изучение его медицинских записей показало, что в старших классах он повредил левую руку. Это обернулось для него слабостью, не мешающей жить, но ощутимой. Как раз это и могло сделать след, оставленный на шеях жертв, уникальным.

Поэтому у Майкова были серьезные проблемы. Макеев и другие следователи уже потирали руки в предвкушении славы, которая ждала их после завершения такого сложного дела. А Леон, как ни старался, не мог разделить их уверенность.

Не потому, что ему был симпатичен Евгений Майков. Как раз наоборот — он терпеть не мог тех, кто отличается таким вот двуличием, улыбается в лицо, чтобы за спиной злобно шипеть. Но слишком уж все откровенно! Как он мог сначала связать свою защиту с Оксаной, а потом убить ее?

С другой стороны, Леон не отрицал, что придумывает лишнего. Тела первых жертв Майков оставил на виду, а вот труп жены попытался спрятать, и найти его удалось лишь потому, что и тут он повторил историю Кристи. Он не думал, что Оксана снова понадобится — а может, просто сорвался.

Но теперь он в тюрьме, и дело вот-вот решится.

— Я, если честно, запутался, — признал Леон. — Хочется объявить его нашим главным гадом и сказать — ура, товарищи, Шерлок Холмс может нами гордиться. Но не слишком ли все гладко?

Они встретились в квартире Яна Мещерского. В последнее время журналисты вели себя настороженно, им хотелось сенсации и скандала, поэтому Анна вынуждена была чаще оставаться дома.

Семейство Сирягиных только подливало масла в огонь. Леон и теперь их видел — они пытались заговорить с ним, когда он шел к двери. А он даже смотреть на них не мог без отвращения. Несчастные жертвы, конечно! Но ничего, сами по себе эти двое ничего не могут, им нужен Виталий Малинов, он — залог их грубой силы. Однако Малинов, если в его башке осталось хоть немного ума, затаится.

Сейчас они просто пережидали, пока журналисты угомонятся, в квартире, соблюдая закон. От скуки Анна варила кофе со специями — ей хотелось делать что-то сложное, отвлекающее ее, но не слишком утомительное. А Леону нравилось сидеть на кухне и наблюдать за ней, это успокаивало. Судя по ловкости движений, она такое проделывала не раз.

Сейчас Анна выглядела задумчивой, и он чувствовал: она тоже не спешит ставить крест на Майкове. Не потому, что прислушалась к мнению Леона, а потому, что они мыслят одинаково.

— Слишком все было сделано небрежно, — задумчиво произнесла она. — Он узнал, что Кристи сделал с женой, но он это не прочувствовал…

В воздухе пахло кофе, гвоздикой и корицей. Над медной туркой поднимался пар. Анна снова была в образе богемной жены, и длинное вязаное платье подчеркивало ее тонкую фигуру. Все это было простым, домашним, и совсем не подходило для обсуждения убийств. Но иначе они не могли: они оба чувствовали, что их используют, кто-то хочет, чтобы они приняли ту версию, которую им дали.

— Она ведь была для него пятой жертвой, — напомнил Леон. — Не думаю, что к тому моменту он еще верил в святость смерти.

— Дело не в святости смерти, для Кристи это никогда не было проблемой. Дело было в Этель. Любил ли он ее? Нет. Они были одной из тех пар, которые привыкают друг к другу, не любя, переплетаются корнями и ветвями в силу привычки, уже не могут расстаться, потому что не умеют жить по-другому. Но она все равно была для него символом нормальной, человеческой жизни. Поэтому он не мог просто взять и задушить ее, как Майков якобы задушил Оксану.

— По-моему, ты его романтизируешь.

— Нет, говорю еще раз: он ее не любил, — указала Анна. — Но Кристи был из импульсивных убийц, это указывает на способность к сильным эмоциям. Он понимал, что ему нужна определенная норма, чтобы держать эти чувства под контролем. Этель была для него такой нормой, точкой опоры, берегом, который удерживает реку. Когда ее не стало, он тоже прожил недолго.

Голос Анны звучал размеренно, спокойно, и, слушая ее, несложно было отстраниться от того, что окружало его сейчас, и представить себе события давно минувших лет.

Они встретились после того, как Джон Кристи вернулся из армии. Он — еще немного неуклюжий, невысокий и вполне симпатичный. Умный и приятный в общении, с вечно тихим голосом, словно намекающим на природную интеллигентность и спокойствие. Этель Симпсон — не самая красивая из девушек маленького городка, но смешливая и обаятельная. Она могла стать хорошей женой, его женой — как раз такой, какая ему нужна, чтобы преодолеть ненависть к женщинам, прочно укрепившуюся в его сердце. Кристи хотел быть нормальным и не помнить голоса матери и сестер, забыть насмешки проституток.

В двадцатом году они поженились, но чуда не произошло. Он не хотел жену, и эта неспособность заставляла его чувствовать себя ущербным. Первой брачной ночи у них не было, но Этель попыталась отнестись ко всему с пониманием.

В Британии двадцатых годов о сексе не то что не кричали, не говорили даже. Со своими проблемами молодой семье полагалось справляться самостоятельно. Они и пытались, иногда даже кое-что получалось, но им было далеко до нормальной жизни. Кристи, еще более замкнутый, снова стал наведываться к проституткам. Этель через четыре года безуспешных попыток наладить брак переехала к родне.

Джону Кристи тогда было не до нее. Он был молод, он не знал себя, и все его усилия уходили на то, чтобы понять свою истинную природу и обуздать ее. Одно за другим последовали преступления, мелкие и не очень. Хищение, хулиганство, кража, избиение, агрессивное поведение… Его жизнь катилась непонятно куда, его одолевали желания, которых он сам боялся. Вряд ли он мог понять, почему ему так отчаянно хочется того, чего хотеть нельзя.

Но время прошло, он поумнел, набрался опыта. Он уже знал, что ему недоступно то удовольствие, которое получают другие. Однако Джон Кристи все равно жил в мире людей и должен был играть по их правилам. Был целый набор ролей, которые полагалось принять британцу из среднего класса: гражданин, муж, отец, сосед, друг. Кристи нужно было овладеть хотя бы частью из них, чтобы влиться в толпу и получить возможность делать то, что ему нравится.

Он решил переехать в Лондон — в город, который не знает о его прошлом и открывает двери в будущее. Он добрался до столицы в тридцать третьем году и привез с собой Этель. Он прекрасно знал, что примерному семьянину устроиться будет проще, на одиночек всегда смотрят с подозрением.