Потом они перестали общаться. Лидия не знала, что было дальше, чем закончилась эта история — но слышала о том, что произошло с Димой. Чувство вины накатывало все чаще, и ей становилось все сложнее убеждать себя, что она ни в чем не виновата, это весь мир ей должен за былые обиды.

Лидия не собиралась ни в чем признаваться или извиняться. Но для себя она решила, что больше не будет влезать в такие сомнительные авантюры. До родов она собиралась думать только о ребенке — и больше ни о чем.

Но вот Малинов приперся сам и барабанит ей в дверь!

Ей не хотелось его пускать, и она даже подумывала вызвать полицию, а то и вовсе попросить о помощи Леона. Но Лидия быстро отказалась от этой идеи: Малинов знал о ней достаточно, чтобы навлечь на нее проблемы. Пришлось его пустить.

Ему досталось, это было видно с первого взгляда. Чуть прихрамывает, на одной руке — бинты, другая вообще на перевязи, да еще и лицо исцарапано. И Малинова все это здорово разозлило.

Настолько, что он не дал ей и слова сказать. Едва оказавшись в прихожей, Малинов захлопнул за собой дверь и сдавил забинтованной рукой горло Лидии, прижимая ее к стене.

Его нисколько не волновало, что она беременна. Ярость в его глазах была направлена не на нее, но ему, похоже, было плевать, на ком выместить злость.

— Почему ты не сказала?! — прохрипел он.

— Не сказала что?! — с трудом произнесла Лидия. Ей едва удавалось дышать, он больно жал на шею, в глазах темнело — и от недостатка кислорода, и от страха.

Раньше она испугалась бы за свою жизнь, но теперь думала только о ребенке. Малинов наваливался на нее, давил на живот, ему было все равно, что она уже на последних сроках!

Соглашаясь помочь ему, Лидия была уверена, что ей-то ничего не грозит, она сама выбирает, что и как делать, сама назначает жертв. Это ведь она настояла, чтобы и Диму не жалели!

Но она не хотела того, что случилось потом. Она думала, что и Леона, и Диму просто побьют — и все! Разве это так уж страшно?

Теперь побить могли ее, и оказалось, что смириться с этим не так просто.

— Почему ты не сказала, что твой бывший — гребаный спецназовец какой-то?

Значит, получил он от Леона. Но этого, пожалуй, и следовало ожидать…

— Он не спецназовец… Пусти меня, придурок!

Он сжал сильнее, и Лидия испуганно взвизгнула, ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание.

— Придурок, говоришь? Поосторожней со словами, мамаша! Если ты не сможешь быть полезной, какой толк тебя жалеть?

— Чего ты… хочешь от меня? — с трудом произнесла Лидия. — Пусти, я задохнусь…

Он чуть ослабил хватку, и воздух вернулся. Но Малинов ее так и не отпустил.

— Как она выбирается из своей норы?

— Кто?..

— Эта девка! Она под домашним арестом, и все равно она шатается с ним, а потом как-то возвращается в квартиру. Но она и в квартире бывает, она иногда пускает туда журналистов! Как она это проделывает? Почему мы не можем ее застать на выходе?

Лидия об этом ничего не знала. Она впервые услышала о том, что Анну в чем-то обвиняют, в новостях, потом добавились подробности из интернета и то, что упоминал сам Малинов. Все!

Она понятия не имела, как можно нарушить домашний арест, хотя готова была поверить, что у этой сумасшедшей все получается.

Сначала она так и хотела сказать: не знаю и знать не желаю. Но стальная хватка на ее шее заставила Лидию передумать. Он же явно не в себе! На что еще способен этот неадекват? Что он сделает, если она его разочарует? Хорошо, если отпустит — а вдруг ударит? Прямо в живот! При мысли о том, что он может здесь и сейчас убить ее ребенка, малыша, который ни в чем не виноват и даже не успел появиться на свет, у Лидии все холодело внутри.

Пришлось импровизировать.

— Ночью она выбирается, понятно? Ночью! Или под утро!

— Как это? — смутился Малинов. — Мы же следили за подъездом ночью!

— А вот так! Руку убрал, тогда скажу!

На этот раз он послушался ее, отпустил. Получается, расчет Лидии был верным: если он почувствует, что получил свое, он, возможно, не тронет ее.

Она болезненно поморщилась, потирая шею.

— Обязательно было так давить?!

— А что ты сразу не сказала, что знаешь? — парировал Малинов.

— Да я выяснила недавно, а рассказать тебе не могла, ты номер не оставил!

— Потому что мой номер — не твоего ума дело. Рассказывай сейчас!

Что ж, врать так врать, отступать ей было некуда.

— Думаешь, она еще не сообразила, что вы следите за подъездом? Сообразила, конечно!

Поэтому она остается у дверей и ждет удачного момента, не важно, в какое время, но всегда в темноте. Потом ее встречает Леон, она ночует у него, а возвращается так же: когда ей удобно.

Журналисты ведь к ней каждый день не ходят, она сама их приглашает! Видишь? Все просто.

Или ты хочешь сказать, что вы следили за дверями сутки напролет?

— Нет, — признал Малинов. — Там были и паузы, когда некому было следить…

— Вот! Она этим пользуется!

— А менты, которые ее охраняют, с ними-то что?

— Ты что, веришь в честность ментов? — фыркнула Лидия. — Приплачивает она им и все, деньги-то у нее есть!

— Ладно, посмотрим…

— Вали давай, мастер переговоров.

Он и правда ушел, а Лидия поспешила запереть за ним дверь. Только после этого под ней подкосились ноги, она опустилась на колени прямо на коврик в прихожей. Ее трясло от мысли о том, что могло случиться, и она испуганно закрывала руками живот, хотя в этом уже не было необходимости.

О своей лжи она не жалела, Лидия не верила, что Анна сбегает из-под домашнего ареста именно так, это слишком примитивно. Так что ей это не навредит. Просто несколько дней Малинов будет занят бесполезным дежурством — а потом поймет, что его обманули.

Так что ей срочно нужно было придумать, как избежать его мести.

* * *

Это был идеальный подозреваемый. Когда Леон работал в полиции, о таких подозреваемых только мечтали. Просто подарок на день рождения, в праздничной упаковке, разве что бантиком перевязать осталось!

Все обстоятельства указывали на вину Евгения Майкова.

Во-первых, он относился к женщинам с заметным пренебрежением. Он любил их — но так, как любят дорогие машины или элитный алкоголь. Они были его развлечением, показателем статуса, и не более того. Даже смерть собственной жены не слишком его печалила, потому что навлекала на его голову огромные проблемы. Об этом он и думал, а не о том, что никогда больше не увидит Оксану. Так что если бы убийство женщин доставляло ему искреннее наслаждение, он пошел бы на это, и никакие внутренние барьеры его бы не остановили.