Я вдруг припомнил о сегодняшней находке.

Мысли о возможных вариантах развития событий я оставил на потом, потому что сейчас я устал от внутреннего голоса осуждения и наблюдал, как Мориарти и Моран обсуждают свои дела. Потом Джим ещё раз потянулся, зевнул и показал всем своим видом о намерении идти в кровать. Я вспомнил как рылся в его вещах. Не то, чтобы мне было стыдно; я всё ещё верил, что Мориарти и рассчитывал на моё любопытство. Однако, я же ничего не нашёл в конечном счёте. Или это ничего и было чем-то?

Пока я прогуливался по первому этажу, ко мне пришла мысль, что сегодняшняя поездка в город была просто бессмысленной. Я ничего не сделал. Лишь мороженое поел и напридумывал себе всякой чуши! А ведь мог зайти в магазин и закупиться одеждой. Она мне необходима.

Я вышел в сумрачный сад и уставился на мотылька, пытающегося пробиться к свету за стеклом.

— Они такие забавные. — голос Джима заставил моё сердце на секунду замереть.

— Кто? — я прокашлялся, потому что в горле отчего-то запершило.

— Насекомые. — дядя уселся на нагретую ушедшим солнцем скамейку. — Летят к свету, тратят все жизненные силы, чтобы в конце концов умереть. Они буквально суицидники какие-то. — его тёмные глаза снова приобрели безумный вид.

— Думаю, для них всё совсем по-другому. — тихо сказал я, занимая место рядом с Джимом.

— А для тебя?

Я промолчал. Мне не хотелось вести светскую беседу. Мы молчали.

— Я хочу знать, чего ты хочешь. — Джим нарушил приятную тишину. Вот снова этот вопрос! Он меня просто преследует! — Хочешь ли ты присоединиться ко мне?

Вот мы и коснулись этой темы.

— А ты этого хочешь? — я неотрывно глядел на небольшой камушек на каменной тропинке.

— Да. — ответил он довольно быстро, значит, уже думал об этом раньше. Может даже с самого начала.

Я вздохнул и облокотился о коленки, давая рукам безжизненно повиснуть. Хотел бы я? Может быть. Какая-то моя часть очень хотела этого; хотела быть свободной; хотела, чтобы Мориарти гордился мной; хотела шагать с дядей в одну ногу, и чтобы люди вокруг отводили взгляды в страхе.

— Одна моя половина хотела бы. — честно ответил я.

Джим наклонился ко мне, желая взять в плен мои глаза.

— А вторая?

А вторая считает, что это всё неправильно. Она хочет защищать, а не убивать; приносить пользу, а не вред.

— Ты же понимаешь, что меня науськивали против таких как ты? Это, кажется, въелось. — я улыбнулся, давая понять дяде, что всё, кажется, безнадёжно.

Криминальный гений покачал головой. Пара прядей из его магически уложенных волос выпали и теперь щекотали его лоб.

— Если бы ты был под его влиянием, то не сбежал бы из суда прямо ко мне. — это была правда, но я всё же точно был уверен, что всё в моей голове разделилось на две стороны.

— Но я чувствую вину из-за этого! — вдруг выпалил я, сжимая пальцы рук.

Джим долго смотрел на меня. Так на меня не смотрел никто. Мама всегда улыбалась мне, даже когда было очень грустно; взгляд Майкрофта хмурился или постоянно сомневался; а глаза тренера были намётаны только оценивать. Я понял, что так на меня мог бы смотреть мой отец. Смотреть без осуждения, обдумывая что сказать, чтобы… не знаю, утешить? Ободрить? Дать совет? По моему телу пробежался рой мурашек, а глаза грозили выпустить на волю эмоции в физическом виде. Мне так не хватало такого взгляда!

Я хотел кинуться к дяде, обнять, и я уже сдвинулся с места, но резко передумал. Я точно не знаю, что у Джима на уме, а все мои домыслы могут оказаться лишь фантазиями. Всё же я вскочил и неловко встал над Мориарти. Тот, к моему удивлению, поднялся следом.

— Почему бы тебе наконец-то не перестать быть их шлюхой?

Таких слов я точно не ожидал, поэтому уставился на злодея-консультанта с нескрываемым недоумением.

— Тебя засунули в этот крысятник насильно, тебя удерживали там, заставляли подчиняться, обязали служить им. — Джим говорил серьёзно. Значит, он действительно так считал. — Но обязан ли ты это делать? И вот ты решился сбежать и сбежал. Ты им ничего не должен, Эдвард. Это они должны тебе. — низкий голос Джима насторожил меня, а блеск его глаз обернулся холодным пламенем. — Они должны бояться тебя, потому что волк, которого держали в неволе обязательно отгрызёт руку хозяину, если его спустить с цепи.

Вообще, с точки зрения науки или принципов жизни, волк мог и привыкнуть к человеку. Я этого не сказал. Мне не хотелось спорить с Мориарти. Я стоял, чуть опустив голову. Но он был всё же прав. Да? Мне надо перестать винить себя?

Пальцы дяди коснулись моего лба. Немного болит. Я поднял голову и понял, что Джим стоит ко мне слишком близко. Голова тут же опустела, а во рту пересохло. Я был готов даже забыть ту историю с той девушкой, лишь бы он не отводил от меня взгляд. Но тут дядя ухватился пальцами за пластырь и резко сорвал его. Сначала от шока я ничего не почувствовал, а продолжал стоять с широко распахнутыми глазами. Но затем пришла жуткая боль. Такая жуткая, что я даже не смог закричать. Я не мог прикоснуться к ноющему месту, не мог ничего сделать.

— Запомни эту боль. — сказал Мориарти, кидая окровавленный пластырь на пол. — И воспоминай каждый раз, когда что-то или кто-то приказывает тебе остановиться. Ты уже слишком высоко взлетел, чтобы оглядываться.

Что? Разве не об обратном вчера говорил Джим? Я его не понимаю…

Я припал к стене, смотря куда-то перед собой. Глаза слезились, а ноги стали подкашиваться; дрожащая рука зависла в нескольких сантиметрах от раны. Я закрыл глаза и почувствовал, как по щекам потекли слёзы. Я рухнул на пол. Тьма подступала, а я пытался её развеять. Джим опустился на корточки около меня.

— Ты слабый, Эдвард. — прошептал он.

— Потому что я более человек, в отличии от тебя. — процедил я сквозь зубы и открыл глаза. Мориарти улыбался.

— Ну-ну, — он провёл тыльной стороной пальцев по моей щеке, вытирая слёзы. Затем провёл пальцем чуть выше брови. Я зашипел. На кончике его пальца оказалась капля крови. Он смотрел на неё, а потом отправил этот палец в рот. Я снова застыл в ступоре. Улыбка на губах дяди стала шире. — чувствую этот вкус. Наша кровь всегда горячее и ядовитее.

Я отвёл взгляд. Несмотря на этот выпад, Джим помог мне подняться. Я скрылся в доме, так ничего ему