— Вы бы могли сказать и «да». Но рано или поздно я бы понял, что меня обманывают, и тогда…

Его рука сжалась в кулак, Инне стало не по себе.

— А против любви не пойдешь. Что же, этому Генычу крайне повезло…

Он выплюнул имя, словно это было ругательное слово. Инна, не зная, что ей теперь делать, продолжала молчать.

Григорий Ильич наконец произнес:

— Долг я прощаю. Деньги забирайте с собой. О милой шутке с переодеванием в мою дочь мы забудем. Однако настоятельно советую впредь ее не повторять. Благодарю за информацию, которая опять вывела меня на козни моего хорошего друга Сосо…

Тон был ледяным, стекла очков, отсвечивая в «лампе Ильича», нестерпимо сверкали, Инна поняла, что аудиенция у короля окончена.

А ведь она могла бы сама стать королевой.

Только, как и некоторые прочие королевы, она, проведя некоторое количество дней во дворце, в итоге оказалась бы на плахе.

А вместо этого у нее будет вся жизнь с Генычем!

Если, конечно, ей дозволят покинуть Ближнюю дачу…

Ей дозволили. Инна, попрощавшись с Григорием Ильичом, спустилась вниз, где ее принял на руки один из мрачных типов и, на этот раз никак к ней не обращаясь и вообще не проронив ни слова, на внедорожнике отвез обратно в общежитие.

Только покинув салон автомобиля и глядя ему вслед, Инна поняла, что свободна. И прижала к себе сумочку, в которой находились три с половиной тысячи рублей.

Ее гонорар за роль Нины.

Геныча она обнаружила в той же позе, в которой оставила несколько часов назад. Он, подняв в ужасе глаза, уставился на нее, как на привидение.

Подойдя к нему, Инна извлекла из сумочки пачку денег и подбросила ее вверх — купюры, подобно сказочному дождю, обрушились на их головы.

— Ты от них сбежала? — воскликнул Геныч, подскакивая. — Нам надо отсюда уходить, они сейчас наверняка вернутся, и тогда…

Инна взяла его за руку, толкнула на кровать и, сексуально стягивая с себя леопардовую шубку (искусственную!), принялась, извиваясь, изображать из себя стриптизершу.

— Нинка! То есть, конечно, я хотел сказать — Инна! Сейчас не время…

Инна, надвигаясь на него, промурлыкала:

— Нинка, кстати, не так уж и плохо! Пусть это станет моим новым семейным именем. Семейным, заметь, Геныч… Кстати, как ты отнесешься к тому, что Григорий Ильич час с небольшим назад сделал мне предложение?

— Предложение чего? — спросил, явно ее не понимая, Геннадий.

— Предложение руки и сердца, — пояснила Инна.

— И что ты ответила?

— Что я могла ответить? Что у меня уже есть суженый! Ты! Григорий Ильич был крайне мил, хотя после моего отказа немногословен. Долги прощены, как и использование имени его дочери. И, что важнее всего, мы свободны и богаты!

Инна подхватила купюры и снова стала подбрасывать их вверх.

— И что мы будем делать теперь? — спросил несколько растерянно Геннадий.

— Сначала займемся с тобой любовью, — подмигнула Инна, оседлав его, лежащего на кровати. — А потом…

— А потом? — переспросил Геннадий, и его рука скользнула по груди Инны.

Она, сбрасывая бюстгальтер и откидывая назад копну рыжих волос, заявила:

— А потом, Геныч, мы займемся бизнесом. Потому что нас ждут великие дела. И у нас есть стартовый капитал в три с половиной тысячи. А помимо этого, Геныч, у тебя есть я — вместе мы добьемся успеха!

— Точно?

А Инна, накрывая его рот поцелуем, заверила:

— Уверяю тебя, Геныч: точнее не бывает!

Они поженились три месяца спустя.

Последовавшие недели, месяцы и годы были действительно полны великих дел. Инна потом еще удивлялась, как она успела окончить педагогический, а позднее, когда они уже являлись совладельцами ряда фирм, отучиться заочно и на экономическом.

Это было упоительно веселое, но в то же время страшное время. Время, когда Геныч, ее Геныч, в самом деле превратился из underdog’a в topdog’а.

Да еще какого — никак не меньше пса Баскервилей или Жеводанского зверя. А то и больше.

Советский Союз дышал на ладан. Инна с Геннадием колесили по окраинам и скупали все, что можно было скупить — и что приносило при перепродаже деньги. По телевизору шло бесконечное «Лебединое озеро», а они были уже миллионерами и хранили наличность в чемоданах в подвале подмосковной дачи. Горбачев объявил о сложении полномочий, а Инна узнала от врача, что беременна. На Геннадия было совершено покушение, к счастью, спланированное дилетантски и не приведшее ни к каким серьезным последствиям, а через два часа она родила дочку.

Началась эпоха «лихих девяностых», в которых основанный ими холдинг набирал мощь, а Инна забеременела во второй раз.

Они сотрудничали с партнерами из ближнего и дальнего зарубежья, и Геннадий сделал ей на тридцатый день рождения подарок — новый подмосковный дворец, который Инне не понравился, о чем она мужу, конечно же, не сказала.

Вторую дочку она рожала в частной клинике — там же рожала и Нина, та самая настоящая Нина, оказавшаяся крикливой, капризной, располневшей особой, которую ненавидел весь персонал. А Нина была уверена в том, что она — единственная и неповторимая.

Узнала ее Инна только по редкой папиной фамилии, которую Нина, даже выйдя замуж, сохранила, явно, как стало принято выражаться даже в высшем столичном обществе, для понтов. Она в тот же день, что родила дочку Инна, произвела на свет мальчика, которого назвала Григорием (как же иначе-то!), и к ней прибыл супруг, перекачанный тип зверского вида, сюсюкающе звавший супругу «рыбонька». Нина если на какую рыбу и походила, так это на акулу, и не только по причине своего мерзкого характера, но и по причине больших размеров — от стройной девицы не осталось и следа. Когда муж забирал ее из клиники, то она устроила грандиозный скандал, обвиняя медперсонал в том, что они украли ее платиновый перстень с гигантским изумрудом, который, однако, нашелся в многочисленных несессерах самой Нины.

Ее отец, Григорий Ильич, забирать внука не приехал, и Инна, наблюдая за всей этой новорусской катавасией, с сожалением поняла, что старик, женой которого она могла бы сделаться (а заодно и мачехой настоящей Нины!), умер. И что дочка, как и опасался хозяин Ближней дачи, связалась черт знает с кем и начала активно просаживать его наследство, которое чисто теоретически могло бы стать и ее, Инны, но, слава богу, не стало.

Бизнес засосал, подобно черной дыре, и ее, и Геннадия, и Инна вдруг поняла, что у мужа появилась любовница, молодая пустая девица, которую он недавно взял в личные секретарши. Длинноногая, с длинными вьющимися, как некогда и у самой Инны, рыжими волосами (Инна к тому времени носила экстремально короткую стрижку и перекрасилась в платиновую блондинку).