— Серьезно? — огорчился Курт. — А я уж понадеялся… даже привык к этой мысли.

— Отвыкай, — порекомендовал посох. — И побыстрей.

— Ну хоть попрощаться-то с ними можно? — с надеждой спросил Курт.

— Можно, — вздохнул посох. — Но не больше часа. Тебе еще храм в порядок приводить.

— С этим-то я быстро управлюсь! — отмахнулся Курт. — Сам же говорил, что достаточно повелеть…

— Достаточно, — пробурчал посох. — Но больше часа все равно не возись. Мало ли что. Удовольствия удовольствиями, а приступ приступом.

Меж тем девушки прекратили повизгивать и недоуменно уставились на Бога, который о чем-то переругивался со своим посохом.

— Ладно. Иди к ним, — шепнул Мур. — Но чтоб через час они уже шли по домам. Счастливые и довольные. Поблагодари их за службу, награди удачей и все такое прочее. Ты уже наловчился делать такие подарки, так что не мне тебя учить. Вперед!

— Нет, Мур! — улыбнулся Курт. — Именно тебе меня учить. Причем долго. Но у тебя хорошо выходит!

Божество улыбнулось, раскрыв объятия, и шагнуло навстречу своим возлюбленным красавицам. Объятия были огромны, как ночное небо, и в них всем хватило места…

Наконец бурные прощания стихли, и девушки двинулись к выходу из храма.

— Как только крыша не рухнула? — потрясенно пробормотал Мур.

Курт не ответил. Он дышал.

— Это божественная тайна… — отдышавшись, шепнул он.

Кое-как переведя дух, он зачем-то построил девушек в колонну по две и напутствовал благими пожеланиями. Впрочем, в его случае благие пожелания имели силу непреложного закона. Вся мерзость мира может на тебя ополчиться — но если Бог пожелал тебе удачи…

Удачи всем вам! Удачи! И не благодарите за нее! За удачу не благодарят! Никого. Даже Богов.

Девушки уходили, распевая сочиненную на ходу песню. В ней красочно прославлялся тот атрибут божества, который доставил им столько радости и удовольствия.

— Ну, хвала Богам, наконец-то! — выдохнул Мур. — Все же вы, люди, совершено сумасшедшая форма жизни! Потратить столько времени на элементарное дрыганье задницей! Ужас!

— Завидуешь, — констатировал Курт.

— Я?! — возмутился посох.

— Завидуешь, — убежденно повторил Курт.

— Странно. Мой предыдущий хозяин заявил мне то же самое, — задумчиво проговорил Мур. — Может, в этом и в самом деле что-то есть?

Приведение храма в порядок началось немедленно. Появившийся откуда-то совершенно пьяный жрец был отправлен отсыпаться. Мур командовал. Курт трудился в поте лица, потрясая заклятьями и посверкивая нимбом.

— Так вот, оказывается, для чего нимбы-то нужны! — как бы между прочим заметил Мур.

— Для… чего? — отдуваясь, спросил Курт.

— Солнце-то, оно же вниз светит. На землю, — растолковал ему Мур. — А на небе, небось, темно. Вот Боги по мере сил и освещаются нимбами своими. Не в темнотище же сидеть…

— А… ясно, — пропыхтел Курт. Очередное заклинание требовало глубокой сосредоточенности.

— Давай-давай! — подбодрил его Мур.

— Если б не твои дурацкие идеи, мы бы уже давно управились! — пропыхтел, наконец, изрядно выбившийся из сил Курт.

— Зато вполне запоминающееся чудо, — отозвался посох. — После такого и уйти не стыдно.

Храм преобразился совершенно. Он стал больше. Его украсили драгоценные и просто красивые фигулины, ерундовины и ерундовочки, придуманные Муром и воплощенные божественной силой Курта.

— Ни у кого из Богов таких атрибутов нет, — заметил посох. — Так что ты вполне имеешь право.

— А хозяин дома потом догонит и по шее накостыляет, — проворчал Курт.

— Настоящий Бог Повседневных Мелочей?! — спросил посох. — Вряд ли. Ты за него потрудился, ведь так? Значит, он тебе немного должен. Так что не накостыляет. Не бойся.

Кроме всего прочего, храм украсился мозаичными изображениями, повествующими о жизни и деяниях нового воплощения Бога Повседневных Мелочей. Все повседневные чудеса были запечатлены подробно и точно. Особенно хорошо вышла серия картин с девушками.

— «Омовение божественных членов», «Воздвижение атрибута», — читал Мур. — «Положение на…» Положение на … что?!! Курт! Ты рехнулся?!!

— На что надо, на то и положение! — огрызнулся Курт. — Это твоя была идея — все эти картины наколдовывать! Твоя, а не моя! Вот что наколдовалось, то и наколдовалось!

— Меньше бы думал о «положениях», наколдовалось бы что-нибудь другое! — рассердился посох. — А картины красивые. Оставь все, как есть. Только названия убери.

Курт пожал плечами и повиновался.

— И… облачко нарисуй. — добавил посох.

— Какое облачко?

— Обыкновенное. Белое, — ответил посох.

— Где нарисовать? — спросил Курт.

— Сам знаешь, где, — отрезал посох. — Вот там и нарисуй. Да как следует. Чтоб не просвечивало. А то вернувшийся хозяин и в самом деле тебе накостыляет. Только не по шее.

— Кстати, надо бы его статую на прежнее место вернуть, — вспомнил Курт. — А то все убрали, а она как валялась, так и…

— Надо, — согласился Мур. — Верни.

Курт пересек храм и приблизился к лежащей статуе.

Статуя широко улыбнулась и зевнула.

— Кстати, надо бы статую Бога на прежнее место вернуть, — проговорил Курт. — А то все-все убрали, а она как валялась, так и…

— Надо, — согласился Мур. — Верни.

Курт пересек храм и приблизился к статуе. Статуя широко улыбнулась и зевнула. Курт вздрогнул. Статуя открыла глаза.

— Ой… — тихо сказал Курт. И еще тише повторил, — Ой.

— Ты кто? — спросил он у статуи.

Надо же что-то спросить. Неудобно вот так вот глядеть друг на друга и молчать.

— Сам ты кто? — ответила статуя, превращаясь в человека. То есть не в человека, конечно, а… кто его знает, во что такие статуи превращаются? Курт до сего дня и вовсе не знал, что они способны превращаться — так откуда ему знать, во что?

— По-моему он — это ты! — гнусно хихикнул Мур. — Или ты — это он! Короче, познакомьтесь, мальчики! Это — вы!

«Лучше бы ты совсем молчал, чем такую чушь молоть!» — подумал Курт.

— Какие ценные замечания, уважаемый собрат! — язвительно хихикнул посох в руках ожившей статуи.

— Мур… это… ОН?! — тихо спросил Курт.

— Нет. Моя троюродная мамочка, — пробурчал посох. — Не удалось нам с тобой смыться по-тихому.