– Кто-то, – ответил Доггер, – кому есть что скрывать. Кто-то, кто боится быть обнаруженным.

– Бедняга, – сказала я, подумав о канонике.

– Если это действительно так, – продолжил Доггер, – мы имеем дело с чрезвычайно серьезным нарушением правосудия. Чрезвычайно серьезным. Узаконенным убийством.

– Но почему ты пришел к такому выводу? – спросила я.

– Его слишком быстро арестовали, судили и казнили, – объяснил Доггер, открывая для меня переднюю дверь автомобиля. – Конечно, есть так называемое правило трех воскресений, пусть и неофициальное, которое предполагает, что между днем, когда судья надевает черную шапочку, и виселицей должно пройти три субботы, но тем не менее…

– Так много смертей, – заметила я.

– Да, – согласился Доггер. – Слишком много смертей.

Не говоря больше ни слова, он включил первую передачу, и мы тихо выкатились с церковного двора.

– Как ты провел день? – поинтересовалась я.

– Весьма увлекательно. День в цирке может быть весьма познавательным.

– И причина тому – не слон, – шутливо сказала я.

– Не слон, – Доггер улыбнулся. – Но, может быть, он имеет к этому отношение.

– То есть? – уточнила я.

Не отвечая, Доггер развернул «роллс-ройс» в сторону узкой грязной дороги, ведущей вдоль берега. Я поняла, что надо помолчать.

– Во всех жизненных ситуациях, – наконец продолжил он, – встречаются люди, которых мы можем назвать невидимками. Никто не замечает священника на похоронах или полицейского на месте преступления. Никто не удивляется, увидев хирурга в операционной.

Хотя я была совершенно согласна с Доггером, я не понимала, куда он клонит.

– Думаю, мы обычно ищем человека, который не вписывается в картину. «Cherchez le stranger»[30], как сказала бы Даффи.

– Совершенно точно, – кивнул Доггер. – И зачастую абсолютно неправильно. Хотя мы не можем узнать, кто присутствовал в момент гибели мужчины в красной балетной туфле, нам дозволено делать умозаключения.

Обожаю, когда Доггер так говорит. В такие моменты я чувствую, что мы сообщники.

Равные.

Я чувствую себя взрослой. Чувствую, что меня ценят и я нужна.

На секунду мое сердце сжалось от боли. Как я могла утаивать от этого доброго и великодушного человека то, что я утащила из кармана трупа во время обыска на берегу реки?

Должна ли я поделиться своей находкой с Доггером?

Как мне признаться в том, что часть меня отчаянно хочет сохранить контроль над ситуацией и намеренно утаивает информацию, которая гарантированно поможет мне стать тем человеком, который разгадает убийство Орландо Уайтбреда?

Я вспомнила, что в римско-католической церкви можно очиститься от грехов путем исповеди, но в расследовании преступлений дело обстоит совершенно иначе.

Ответ был ясен: признаюсь позже.

– Ты думаешь, между гибелью Орландо и смертями трех Грацией есть связь? – спросила я у Доггера.

– Вряд ли я могу в этом усомниться, – ответил он. – Насильственные смерти в маленькой общине часто оказываются звеньями одной цепи, хотя эта цепь может быть не очевидна. Например, мисс А может вонзить нож для колки льда в сердце мисс Б из-за соперничества за любовь мистера В, в то время как мисс Г и миссис Д молча изнемогают от тоски, вызванной тем же неразумным джентльменом.

– Мистеру В придется за многое ответить, – заметила я, – даже если он ничего не знает.

– В процессе химической реакции катализатору не нужно знать о составляющих веществах. Для запуска масштабной реакции может хватить и капли. Конечно, вы знаете об этом больше моего, мисс Флавия, но, полагаю, вы понимаете, что я имею в виду.

Разумеется! Доггер великолепен!

Какие тлеющие угли скрыты под сонной поверхностью этого городка в ожидании того, когда на них упадет одна крошечная искра?

Я сразу же вспомнила миссис Палмер и медного коня из ее стихотворения. Кем он был и кто от него отвернулся?

И три Грации: какие сплетни разносили их языки, что в результате случилось тройное убийство?

– Почему констебль Оттер не расследует смерть Орландо? – спросила я. – Почему так старается выдать ее за несчастный случай?

– Пути полиции неисповедимы, – ответил Доггер. – Умом их не понять.

Передо мной открылись бездны вероятностей. Доггер намекает, что констебль Оттер тоже может быть замешан в деле? Может, он и есть тот самый латунный жеребец?

Или речь шла об Орландо?

Это самое сложное дело, с каким мне доводилось сталкиваться. Четыре трупа, даже пять, если считать каноника Уайтбреда, которого могли казнить по ошибке, и никаких ключей к разгадке.

За последние два года в этом городе чуть ли не каждый человек покупал цианистый калий для разных надобностей, и ни одна покупка не привлекла внимания, если не считать каноника Уайтбреда, чья кампания по борьбе с осами закончилась на виселице.

Даже миссис Дэндимен, хозяйка цирка Шадрича, приезжающая в Воулсторп раз в году, зациклена на избавлении мира от грешников и замене их нарисованными святыми.

«Может быть, для меня это чересчур, – подумала я. – Может, надо позвонить инспектору Хьюитту, вывалить перед ним все разрозненные улики и воззвать к его высокому уму».

Что? Когда рак на горе свистнет!

Я это просто не переживу.

«Флавия де Люс терпит неудачу!» – будут кричать заголовки газет. «Бобби[31] с блеском разгадывает дело в одиночку!»

– На вашем месте я бы не стал волноваться, – нарушил мои мысли Доггер. – Инспектор Хьюитт был бы в таком же замешательстве, как и мы.

– Как ты догадался, что я о нем думаю? – я была ошеломлена.

– Вы разгладили волосы и прикусили ноготь большого пальца.

– Блестяще, Холмс! – сказала я, хотя чувствовала себя идиоткой, потому что меня можно прочитать, как раскрытую книгу.

– Вы точно так же угадываете состояние моего… здоровья, – слегка улыбнулся Доггер.

Я рассмеялась.

– Ты наблюдаешь за тем, как я наблюдаю за тем, как ты наблюдаешь за мной. Так устроен мир?

– В большинстве своем да, – подтвердил Доггер.

Мы погрузились в теплое молчание – один из тех моментов, ради которых я живу, – и я уставилась на ивы, мелькающие в окне. Дорожка сузилась до тропинки.

– Куда мы едем? – спросила я. – В лодочный дом?

– Нет, – отозвался Доггер. – Мисс Тетлок любезно согласилась устроить нам встречу с грозной Поппи Мандрил. Мы должны заехать за ней. Судя по всему, они давние подруги.